Дубликат. Часть 5.
Глава 1 http://vn.reactor.cc/post/2900488Глава 2 http://vn.reactor.cc/post/2906357
Глава 3 http://vn.reactor.cc/post/2912485
Глава 4 http://vn.reactor.cc/post/2915101
Глава 5 http://vn.reactor.cc/post/2926880
Глава 6 http://vn.reactor.cc/post/2935043
Глава 7 http://vn.reactor.cc/post/2937564
Глава 8
За перевалом
Воскресенье. 07-30. Елена Тихонова. Где-то под землей.
Открываю глаза и ничего не вижу. Зову несколько раз: «Алиса!» — никакого ответа. Только шорох где-то слева. Только бы не крыса! Что-то слабо вспыхивает над головой зеленым огнем и тут же гаснет. Пытаюсь сообразить: где я, и как я в это «где» попала. Вроде бы мы шли в подземелье, а потом я открыла ворота в вычислительный центр и больше я ничего не помню. Только странный сон, будто мне десять лет, а ко мне в гости, в Ленинград, на велосипеде приехала Алиса. И мы играем в ладушки с моей мамой, как будто мне не десять и скоро уже одиннадцать, а только два годика. Что-то еще было в этом сне, но память упрямо подсовывает мне вот это. Пытаюсь вспомнить всё, но зеленая вспышка над головой опять отвлекает меня. Я, наконец, соображаю, что лежу на чем-то твердом и неудобном, а все тело болит как избитое. Правда голова, мучившая меня с самого утреннего приступа прошла. Опять зеленая вспышка, которая ничего не освещает. Я начинаю шарить руками вокруг себя. Я лежу на полу, а рядом со мной… Рядом со мной сумка. Моя или Алискина? Если моя, то там есть спички и плоский фонарик, если Алискина — зажигалка и опять же фонарик.
Застежка, клапан, термос — значит сумка моя, книжка. А вот и фонарик. Старая батарейка едва оживляет лампочку. Интересно, сколько она протянет? Сажусь и обвожу лучом фонарика вокруг себя: моя куртка у меня в ногах и (Счастье и радость!) совсем рядом, свернувшись калачиком, и положив свою сумку себе под голову, спит Алиса. Кладу фонарик так, чтобы он светил в потолок и тут же вокруг рассыпается пригоршня зеленых бликов. Я даже останавливаюсь, прежде чем будить подругу и оглядываюсь вокруг. Это пещера, или, если судить по обработанному полу какая-то шахта. Может быть эти самые зеленые прозрачные кристаллы, покрывающие стены, нерасчищенные участки пола и потолок, здесь и добывали. «Как мы сюда попали?» — мелькает мысль. «Изумруды?» — мелькает вторая мысль. Но я уже бужу Алису.
Алиса не хочет просыпаться: «Ульянка, отстань!», «Ольга Дмитриевна, еще рано!», «Сенька, глаз подобью!», «Мать, не мешай!», — так и сыпятся из нее. Мне бы так с Сашкой общаться по утрам. Наконец, когда я зажимаю Алисе нос, та подскакивает, чуть не ударившись головой об особо выдающийся с потолка «изумруд», обводит помещение мутным взглядом, и выдает: «Между прочим: тупики с кристаллами, Центр управления, памятники Генде и алтарь находятся хоть и на разных плоскостях, но на одной оси».
— Алиса, ты о чём?
— А? В смысле?
— Ну… Про ось и плоскости. И перед этим.
— Ленка. Чтобы я такое говорила! Да быть того не может! Это, наверное, сон.
Алиса лезет к себе в сумку, проверяет содержимое, достает оттуда фонарик на круглых батарейках.
— Вот. А своего светлячка выключи, не сажай батарейку.
В ту секунду, когда я погасила свой фонарик, а Алиса еще не включила свой, кристаллы над головой выдают серию зеленых, ничего не освещающих вспышек. Космические лучи? Я читала про такое.
Загорается Алисин большой фонарь и я замечаю, что та сидит вцепившись в него обеими руками и затаив дыхание. Да, ей страшно в темной пещере. Чтобы отвлечь Алису спрашиваю её.
— Как ты думаешь, где мы?
Та обводит фонариком вокруг себя, подтягивает к себе свою сумку и куртку, обнаруживает под курткой фомку и радостно восклицает: «Надо же, не потерялась!» Потом отвечает на мой вопрос.
— Такая пещера есть в шахте, и выход вон там, — луч фонарика машет в сторону расчищенной от кристаллов тропы. — А вот как мы сюда попали из того зала, я не знаю. Ну что? Идём? Смысла здесь сидеть я не вижу.
Мы поднимаемся, приводим себя в порядок, насколько это возможно в свете фонарика и без воды. Алиса говорит, что у нее есть вода во фляге, но лучше ее поберечь. А уже на выходе из пещеры, оглянувшись на прощание, мы замечаем небольшую пирамидку сложенную из камней. Как мы не заметили ее раньше? Из под пирамидки торчит бумажный хвостик. Подбегаем: «Бумага, это по твоей части», — говорит Алиса, предоставляя мне право первочитателя. А пока я достаю и разворачиваю сложенный в бумажную полоску листок, она обводит еще раз пещеру фонариком и замирает, что-то увидев.
— Что там, Алиса?
— Нет, показалось.
Листок бумаги, на одной стороне фрагмент отпечатанного на машинке «Плана мероприятий на I смену», а на другой — рукописные строчки: «семен, 35 цикл от выхода», «Славяна, мы встретимся», — рукой Семена. Запись про Славяну вымарана и едва читается. И дальше идут записи уже Ульяниным почерком: «Ульяна, 36 цикл от выхода Семена», «Ульяна, 37 цикл...», — и так далее.
— Вот мелкая ревнивица! — усмехается Алиса. — Ну что, пошли домой, Ленка.
— Подожди…
Я достаю карандаш и добавляю запись: «Алиса и Лена, __ цикл...» — Номер цикла оставляю пустым, ни я, ни Алиса его не помним.
— … вот теперь пошли.
Мы выходим из пещеры в шахту, действительно в шахту: рельсы, деревянные столбы, капающая за шиворот вода, какой-то инструмент, раздавленная масляная лампа, старая вагонетка. «Нам теперь все время направо. Эту дорогу я помню», — говорит Алиса на первой же развилке.
Воскресенье. 11-30. Алиса Двачевская. «Совенок». Выход из подземелья под памятником.
Вот мы и пришли. Хорошо, что фомку не бросила, хотя Ленка и косилась на нее всю дорогу. Как бы я теперь решетку взламывала? Что обидно — я сама же когда-то эти гайки старательно закручивала. Вот зачем спрашивается? Гашу последний живой фонарик. Света, падающего через решетку, вполне достаточно, чтобы разглядеть лица. Слышно, как сверху о чем-то перекликаются пионеры. О! Вот и вожатая подала голос, и нет никакого дела ей до того, что ее помощница пропала куда-то позавчера, в компании с самой странной пионеркой из отряда. Интересно, кто-то, вожатая например, что-нибудь из этого сна вспомнит? Ленка-то не помнит ничего, я всю дорогу это осторожно выясняла. Для Ленки все закончилось тогда, когда она начала вращать штурвал, открывая ворота. Но я-то помню. Я ближе всех к Ленке стояла. Я, Второй и Сенька, может поэтому. А может, потому что увидела в глубине пещеры велосипед «Украина», весь заросший зелеными кристаллами. Только переднее колесо и часть рамы еще относительно чистые. Очень приметная рама, со следами сварки. Надо бы рассказать Ленке о том, что там было. Пусть знает — кто в ее голове живет. Она крепкая, она выдержит. А я сейчас гадаю: сон это был, галлюцинация, или нас всех вынесло к той куче черных камней в материальном виде. И кроме «сна» в голове еще куча всяких вещей, как-будто в библиотеку записали и я оттуда месяц не выходила. Вот только голова теперь болит и эти знания в в ней путаются.
Наверное я перезабуду большую часть. Надо бы записать, но не на чем. Не на Ульянкиных же бумагах писать, я слишком люблю этих чертей: Рыжую и Сеньку.
Этой ночью мы убили разум в Системе. Она пыталась сохранить себя, и ей нужен был Сенька. И мы вместе с ним. Разум каждого пионера прошедшего активную фазу вливался в Систему, но когда пионеров в активной фазе становилось слишком много, Система начинала трещать и сыпаться. Потому пионеры просыпались по одному и тихо засыпали, отгуляв свой срок. А Сенька взял и сошел с этих рельсов, не знаю, сам по себе, или оригинал его над ним поработал, или это попытки пробиться к нам снаружи, через навязываемую ему личность, виноваты. Сейчас уже не важно. Как там бабуля Сеньке сказала? «Создав нечеловеческий разум мы испугались». Мы, идиоты, себя посчитали «нечеловеческим разумом», а надо было не себя… Да и бабуля тоже не все знала. Жертвенные алтари и точки входа, во всем пучке параллельных миров, они ведь со времен ледникового периода существуют.
Люди испугались. А когда Сенька начал будить всех подряд, прямо или косвенно — испугалась Система. И, у нечеловеческого разума тоже, оказывается, есть инстинкт самосохранения. Был инстинкт самосохранения. Но теперь это просто система, с маленькой буквы. Система обеспечения функционирования… И дальше много слов. Голова болит их вспоминать.
А для тех, кто не знает, и для тех, кто забудет, все останется по прежнему: циклы, активная фаза, пассивная фаза, выход из циклов.
Что-то, Викентьевна, ты много думаешь. Пора уже и начать забывать лишнее и превращаться в «ранимую бунтарку». Это не меня лично так Сенька назвал, но я и это теперь знаю.
— Алиса. — Ленка поднимает на меня глаза и опять опускает. — Нас что-то держит?
— Да! — Я достаю из сумки нож. Совершенно не страшно выглядящий, для бывшего жертвенного ножа. — Забери его. Я с такой тяжестью на верх не полезу.
Смотрю на Ленку и улыбаюсь ей. Ленка смотрит на меня и улыбается мне. Очень подозрительно понимающе улыбается. Надо лезть наверх, ломать решетку, не Ленке же это поручать. А нам, к приезду автобуса и приходу Сеньки с Рыжей, надо еще помыться и в себя прийти, а мне персонально и с вожатой поругаться. Я, наверное, дождусь того цикла, когда Ленка с визгом повиснет у Второго на шее, очень уж мне хочется услышать, как Ленка визжит радостно. А потом возьму велосипед, гитару и поеду по лагерям с концертами, всё — девочка созрела. А потом вернусь. Главное сейчас, как попаду в домик, пока не забыла, записать неожиданно простое правило перехода между лагерями.
***
Конец 5й части.
