Глава 24 «игра Белла, часть 0»
Кажется, на подходе к лагерю снова пришлось потерять сознание. Другого объяснения отчего я пробудилась в медпункте от бьющего в нос аптечного аромата не существует. Спасибо Алисе, допёрла-таки мою болезную тушку, а не бросила во чистом поле воронам на… да в бездну лирику, какого чёрта меня так колбасит? Подозреваю, между моим сознанием и телом донора возникло некое рассогласование на уровне ЦНС. С какой стати? Неизвестно.
В комнате было пусто. Через открытое окно в кабинет задувал шальной ветер, игравший с занавеской и висящим на крючке возле выхода врачебным халатом. Как и вчера, на стенах висели дурная офтальмологическая таблица и плакаты, призывающие тщательно мыть руки перед едой, а овощи — перед их поеданием. На рабочем столе опять был завал из всевозможного бумажного мусора с той лишь разницей, что теперь сверху на кучу было водружено изрядно подпортившееся яблоко. Через открытое окно в кабинет задувал шальной ветер, игравший с занавеской и врачебным халатом на крючке возле выхода. На стенах, как и вчера, висели дурная офтальмологическая таблица и плакаты, призывающие тщательно мыть руки перед едой, а овощи — перед поеданием. В общем, обыкновенная рутина.
Нащупав на затылке шишку, я встала и попыталась немного размяться. Оказалось, никаких недомоганий не ощущаю, разве что во время прогулки по кабинету ещё слегка пошатывало, но я справилась. Пошарахавшись минут десять и прикарманив по наущению Алисы пачку угля, я вновь заскучала. Вечерний эксперимент обещал слегка дополнить общую картину, но без математической модели выглядел неопрятно. Что ж, раз я вынуждена терять время в четырёх стенах, то буду терять его с пользой, несмотря на данное при Алисе обещание.
Итак, рассмотрим основные стратегии, по которым может происходить корреляция между мной и Андреем. В первом случае всему виной, как я сначала и предполагала, некая заранее заготовленная программа, которая диктует нам «правильную» модель поведения. Если это так, то, следовательно, корреляция имеет некую… некое локальное объяснение, которое диктует Вселенной свою волю. В таком случае о свободной воле для всех и вся можно попросту забыть, зато очень изящно разрешается парадокс с временными петлями. Назовём данную гипотезу «фатальной». Одна шестерёнка, начавшая вращаться в начале времён, приводит в движение огромный, сложный часовой механизм, работающий на протяжении миллиардов лет слепо выполняя заложенную в него часовщиком функцию… Поэтично, но мне ни капли не нравится такая концепция. Жить, зная, что каждое твоё действие, каждая мысль предрешены? Нафиг так жить. Впрочем, даже если я решу застрелиться, это также окажется частью Замысла. В конце концов, если это подтвердится, есть только один разумный вариант поведения — принять реальность такой, какая она есть. Вторая стратегия основана на том, что локального объяснения нет. То есть, мы реагируем как квантовая запутанность — идентично, одновременно, и вне зависимости от взаимного положения в пространстве, но сам сигнал не существует до тех пор, пока мы не воспримем его, на что я очень рассчитываю. Чёрт возьми, а ведь в текущем варианте опыта данные гипотезы никак не разделены. Что ж, надо постараться выразить это в матане.
—…исключено, — донеслось с улицы, — ей и без тебя сейчас тошно, — не терпя возражений объявила Виола,
— Вилка, ты хоть и врач, но мне не указ, поняла? — это была Ольга Дмитриевна. Сколько же я тут провалялась, если она вернуться успела? В худшем случае, она могла застукать Алису на обочине в обнимку со мной и бутылкой в руках и вряд ли её сильно будут волновать оправдания.
— Имей совесть, ребёнок в обмороке лежит, — упрекнула её Виолетта, — а как очнётся, то моргать через силу будет. Всё, я сказала! Выпущу — тогда хоть пытай!
— Так, значит, да? — предприняла ещё одну попытку вожатая после затяжной паузы, — не пустишь?
— Грудью встану, — подтвердила Виола.
— Да ты… ты… да я…
— Да-да… Давай потом? Завтра зайдёшь на рюмку чая и расскажешь, кому на меня кляузы строчила и как объясняла, куда смотрела в то время, когда у тебя ребёнок черепно-мозговую заработал…
Дверь предупреждающе дёрнулась, но замок не поддался. Пока доктор Коллайдер продолжала о чём-то препираться с вожатой, я рванула на кушетку изображать страдания. С чего бы ей меня защищать? Виола ничем ни мне, ни брату не обязана, а голос паранойи прямо-таки вопил, напоминая о той злосчастной бобине из бункера, и, проводя параллели с О`Брайеном из внутренней партии, только она вписывалась в роль «своего» взрослого, с которым возможно вести диалог.
— Всё лежим? — коротко осведомилась Виола, бодро прошагав за стол, со скрежетом выдвинула стул и, выкинув яблоко в открытое окно, стала разбирать завалы.
— А чо ещё тут делать? — отозвалась я, открыв глаза. — Самочувствие в норме, сознание ясное, реакция на А-излучение нулевая в обоих смыслах. Полностью готова к выписке.
— Это уже мне решать, —отмахнулась доктор, копаясь в каких-то жутко важных документах. Даже головы не повернула, не говоря уже о дежурной колкости, — жалобы?
— Говорю же, здорова, — я начала сердиться.
Виола отложила очередную книгу для записей в сторону и одарила меня взглядом, полным скепсиса.
— Здоровые люди, девочка моя, средь бела дня в обморок не падают.
— Какие тогда падают? — скучающим тоном поинтересовалась я.
— Очевидно, больные, — отозвалась Виола.
— А если поконкретнее?
Виолетта Церновна в два ловких движения натянула перчатки из тонкой желтоватой резины и не отвечая прощупала лимфоузлы, потом приказала задрать рубашку и промяла живот. Осматривать ушибленный затылок никто не стал — похоже, его уже обследовали при поступлении тела. Далее были дебильные тесты «дотронься до носа с закрытыми глазами» и «пройди метр по прямой не заблудившись». Проверка зрачков на раздражительность тоже приятной не была. Спасибо, что в трубочку дышать не пришлось, зато меня заставили продемонстрировать вены на руках.
— Когда ела последний раз? — Виола полезла в свой сервант со всевозможными целебными склянками.
— На завтраке в столовой. Виолетта Церновна, зачем вожатая приходила?
— Пила тогда же? — мой вопрос опять был проигнорирован.
— Да… — насторожилась я, — а в чём, собственно, дело?
— Завтрак был в девять, на обеде щёлкала клювом, следов от шприца на венах нет. Значит… — не оборачиваясь продолжала она, — Ответь честно, таблетки, порошки из медпункта брала?
Я ещё раз прокрутила последнюю фразу в голове. Потом потребовалось дополнительное время на то, чтоб осознать, что речь идёт не об активированном угле и отфильтровать мат.
— Я на наркоманку похожа?
— А я? — съязвила доктор, не сменяя пресной мины.
— Проверьте по описи, если что-нибудь пропало…
— Пропало, — Виола утвердительно кивнула, — Эффект от употребления промедола описать?
— Сама догадываюсь, — огрызнулась я. — Значит, думаете…
— Я ничего не думаю, — ответила она барабаня при этом по боку серванта и давя взглядом собственное отражение в стекле. — Анализ на предмет употребления в лаборатории надо проводить. И мне будет очень обидно, если я полезу за баранку, убив весь вечер и ночь на то, чтоб передать в лабораторию при больнице баночку с чистым как у младенца продуктом выделительной системы. Так что если мне не придётся поднимать шум, ты можешь рассчитывать на моё молчание.
— Тогда почему я не должна соврать о невиновности? При условии, что это я, разумеется?
— Девочка моя, — устало отозвалась Виола, — чтобы лечить таких как ты гуманоидов, мне надо знать, от чего их лечить, и в их же интересах сообщить мне информацию, которую всё равно получу, потеряв время. Так что ж?
— Никаких таблеток не жрала, — я постаралась посильнее оскорбиться, — ещё идеи будут?
— По описанию симптомов от твоей товарки? — доктор Коллайдер впервые за наш разговор усмехнулась. — Вряд ли это могло быть алкогольное опьянение, у бутылки жертв обычно больше одной. Остаётся гипогликемия.
Если я всё правильно помню, то гипогликемия это мало еды плюс много кислорода, но с ней дело должно быть совсем дрянь, чтоб дошло до обморока. Что ж, хотя бы будет что ответить на «ты чего?». Похоже, дело действительно в принятии сознания телом.
— Пусть будет гипогликемия. Надеюсь, медицинский спирт у вас не пропадал?
— Хочешь, пропадёт? — хмыкнула доктор, возвращаясь за своё рабочее место. — Ладно, поваляйся тут для сохранности, пока я бюрократией занята, а потом на все четыре поскачешь.
— Знаете, циничный человек подумал бы, — устраиваясь на тахте заметила я, — что вы планируете меня шантажировать пропавшим обезболивающим.
Промедол мог бы всё объяснить, в том числе и глюки с ложными воспоминаниями. Неясно одно — как он попал вовнутрь? Стоило бы проверить и другие точки ввода помимо вен, но укол шприца я бы в любом случае почувствовала. Кто-нибудь мог подмешать раздавленную таблетку в еду? Пардоньте, вряд ли обезболивающее усваивается несколько часов. Так что, как бы ни была заманчива идея с наркотиком, она не соответствует истине. Однако очень вовремя у Виолетты пропали эти таблетки. [подтверждения существованию в конце восьмидесятых промедола в таблеточной форме найти не удалось, однако, в порошковом эквиваленте он точно встречался]
— И зачем бы мне так делать? — бесстрастно мурлыкнула Виола. — Ну… вообще-то мне могло бы от тебя кое-что потребоваться… но у меня сегодня нет настроения, так что можешь расценивать это как акт человеколюбия.
— Если вы попытаетесь использовать эту ситуацию для шантажа, — я добавила жидкого азота в интонацию для убедительности, — то обещаю осложнить вашу жизнь, насколько это для меня будет возможно.
— Пионерка, — взмолилась Виола устало, — ты не в тех условиях, когда стоит угрожать старшим. Особенно, когда они способны разрушить всю твою только начинающуюся жизнь одной бумажкой.
— Поставьте себя на моё место, — буркнула я. — С чего бы вдруг вам меня покрывать? Полагаю, что я имею право на недоверие.
— Поразительное нахальство… — Виолетта Церновна устало вздохнула, — совать нос в загадочные мотивы помогающих тебе людей.
— В моей жизни и так хватает загадок, — я не унималась. — Ответьте, почему защищаете меня и я оставлю вас в покое, обещаю.
Виолетта Церновна Коллайдер, маяк невозмутимости посреди окружавшего меня океана беспредельного хаоса, придворный лекарь всея пионерлагеря, хозяйка лабораторной крысы, и, возможно, хранительница не касающегося меня секрета спрятанных под землёй военных сооружений, устало отложив ручку, облокотилась на стол. Выглядела она в этот момент лет на десять старше чем обычно. Извлекая металлическим стулом душераздирающий скрежет из кафеля, она встала, вытащила из халата сигарету и спички, затем снова села, забросив на стол ноги. Чиркнула спичка. По комнате почти сразу разнёсся табачный аромат.
— Представь себе, пионерка, но были на нашем геоиде такие старые стародавние времена, когда Виола Коллайдер пребывала в том же школярском возрасте, что и ты, — Виолетта замолчала, затянулась сигаретой и исторгла облако сизого дыма. — И была у молодой Виолы Коллайдер товарка, такая же нахалка, с которой они творили всякое. Дрожжи в клозет засыпали, по деревьям лазали, парней стесняли… назло увещеваниям папы Церна. А потом мы выросли. Конец. — Она снова поднесла сигарету ко рту. Столбик пепла снова немного подрос. — Это ли тебе нужно было услышать, не знаю, но другой истории, длинной и с глубокой моралью у меня нет.
— Сойдёт, — кивнула я. Хотя услышанная история не отличалась оригинальностью и оказалась самой типичной историей о разлуке с другом детства, я не могла однозначно утверждать, что Виола придумала её на ходу. Однако, теперь надо исполнить обещанное — встав с кушетки, я шагнула в сторону двери. Нужно было найти Андрея и в краткие сроки перелопатить весь план опыта.
— На твоём месте, пионерка, я не нарывалась бы на проблемы столь отчаянно. — Виола снова заговорила тоном, неведомым образом совмещающим в себе заботу о пациенте и полное в нём разочарование.
— Я совершенно здорова и мне есть чем заняться, — отозвалась я. — Нет никакого смысла держать меня здесь, если вы не хотите обсудить со мной что-нибудь ещё.
— Сама тогда виновата, — безразлично заключила она, выкинув окурок в окно.
Но передумывать было уже всё равно поздно. Дверь отворилась, когда я была в шаге от неё. Должно быть, она шла мимо, когда я показалась в окне и объявила о собственном здравии. Ну и поспешила наперерез. На пороге стояла Ольга Дмитриевна.
— Ну и что же мне с тобой делать? — нетерпеливо вопросила вожатая, уведя меня под руку на приличное расстояние от медпункта. Скандалить в присутствии не ставшей более мешать Виолы она почему-то постеснялась. — Вроде бы умная взрослая девушка… даже на вчерашнюю твою выходку со Славяной я глаза закрыла, по наивности решила, что ты на Алису Двачевскую положительно повлиять сможешь, но эффект строго обратный!
— Со Славей я уже помирилась, — заметила я. — Извините, что не оправдываю ожиданий.
— Это уж точно, не оправдываешь. Стоило на день отлучиться — как всё, волю почувствовала! Где брат твой? — рявкнула она.
— Понятия не имею, — буркнула я, смотря ей прямо в глаза. — Я ему не сторож.
Вожатой ответ не понравился. Она продолжала молча сверлить меня взглядом, и, готова спорить, перебирала при этом возможные варианты казни.
— Я просила нормальную стенгазету… — отчаянно жестикулировала Ольга Дмитриевна, — а вы что сделали? Хорошо, если начлагеря ещё не видел.
— Что? — осторожно переспросила я, мысленно выдыхая. Значит, о самоволке никто не знает.
— Антисоветчина и безответственность, вот что! Да ты сама полюбуйся, — Только сейчас я поняла, что Ольга специально завела меня к стенду. Она ткнула пальцем на то место, где была вклеена тетрадь для записей. С первого взгляда на обложку в глаза бросалась надпись, сделанная почерком исправляющегося троечника:
«Лучше пусть погибнет человечество, чем система, — вот девиз всех утопистов и фанатиков.»
— Нравится? — из-за плеча сардонически осведомилась она. — Ты дальше листай.
Я подчинилась. Первый десяток записей ничего из ряда вон не содержал — наивные предсказания о будущем веке, но затем на глаза попался лист, на котором в самом разгаре шёл спор о том, дура ли некая Алёнка из четвёртого отряда или всё наоборот и это все остальные — дураки. Взгляд при этом регулярно цеплялся за грамматические ошибки. Следом шёл стишок, раскрывающий некоторые подробности личной жизни старика Крупского. Один неизвестный гений потратил страницу на то, чтоб расписать во всех красках как ненавидит этот лагерь, на что получил отзыв «ты лубень» снизу. Далее были ещё несколько записей, о которых я сдержанно промолчу. Иногда на полях тетрадей встречались рисунки. Иногда даже не похабные. На последней заполненной странице тоже оказались стихи, в этот раз — печатные:
«А жизнь продолжалась… Страна продвигалась
По направленью к великой мечте,
Хоть было неясно, подходим ли ближе
Мы к призрачной этой далёкой черте.
И годы пройдут, станут взрослыми дети,
Ещё пару раз поменяется вождь
И стихнет, не в силах размыть постаментов,
Сомнений и сплетен неласковый дождь.
В комнате было пусто. Через открытое окно в кабинет задувал шальной ветер, игравший с занавеской и висящим на крючке возле выхода врачебным халатом. Как и вчера, на стенах висели дурная офтальмологическая таблица и плакаты, призывающие тщательно мыть руки перед едой, а овощи — перед их поеданием. На рабочем столе опять был завал из всевозможного бумажного мусора с той лишь разницей, что теперь сверху на кучу было водружено изрядно подпортившееся яблоко. Через открытое окно в кабинет задувал шальной ветер, игравший с занавеской и врачебным халатом на крючке возле выхода. На стенах, как и вчера, висели дурная офтальмологическая таблица и плакаты, призывающие тщательно мыть руки перед едой, а овощи — перед поеданием. В общем, обыкновенная рутина.
Нащупав на затылке шишку, я встала и попыталась немного размяться. Оказалось, никаких недомоганий не ощущаю, разве что во время прогулки по кабинету ещё слегка пошатывало, но я справилась. Пошарахавшись минут десять и прикарманив по наущению Алисы пачку угля, я вновь заскучала. Вечерний эксперимент обещал слегка дополнить общую картину, но без математической модели выглядел неопрятно. Что ж, раз я вынуждена терять время в четырёх стенах, то буду терять его с пользой, несмотря на данное при Алисе обещание.
Итак, рассмотрим основные стратегии, по которым может происходить корреляция между мной и Андреем. В первом случае всему виной, как я сначала и предполагала, некая заранее заготовленная программа, которая диктует нам «правильную» модель поведения. Если это так, то, следовательно, корреляция имеет некую… некое локальное объяснение, которое диктует Вселенной свою волю. В таком случае о свободной воле для всех и вся можно попросту забыть, зато очень изящно разрешается парадокс с временными петлями. Назовём данную гипотезу «фатальной». Одна шестерёнка, начавшая вращаться в начале времён, приводит в движение огромный, сложный часовой механизм, работающий на протяжении миллиардов лет слепо выполняя заложенную в него часовщиком функцию… Поэтично, но мне ни капли не нравится такая концепция. Жить, зная, что каждое твоё действие, каждая мысль предрешены? Нафиг так жить. Впрочем, даже если я решу застрелиться, это также окажется частью Замысла. В конце концов, если это подтвердится, есть только один разумный вариант поведения — принять реальность такой, какая она есть. Вторая стратегия основана на том, что локального объяснения нет. То есть, мы реагируем как квантовая запутанность — идентично, одновременно, и вне зависимости от взаимного положения в пространстве, но сам сигнал не существует до тех пор, пока мы не воспримем его, на что я очень рассчитываю. Чёрт возьми, а ведь в текущем варианте опыта данные гипотезы никак не разделены. Что ж, надо постараться выразить это в матане.
—…исключено, — донеслось с улицы, — ей и без тебя сейчас тошно, — не терпя возражений объявила Виола,
— Вилка, ты хоть и врач, но мне не указ, поняла? — это была Ольга Дмитриевна. Сколько же я тут провалялась, если она вернуться успела? В худшем случае, она могла застукать Алису на обочине в обнимку со мной и бутылкой в руках и вряд ли её сильно будут волновать оправдания.
— Имей совесть, ребёнок в обмороке лежит, — упрекнула её Виолетта, — а как очнётся, то моргать через силу будет. Всё, я сказала! Выпущу — тогда хоть пытай!
— Так, значит, да? — предприняла ещё одну попытку вожатая после затяжной паузы, — не пустишь?
— Грудью встану, — подтвердила Виола.
— Да ты… ты… да я…
— Да-да… Давай потом? Завтра зайдёшь на рюмку чая и расскажешь, кому на меня кляузы строчила и как объясняла, куда смотрела в то время, когда у тебя ребёнок черепно-мозговую заработал…
Дверь предупреждающе дёрнулась, но замок не поддался. Пока доктор Коллайдер продолжала о чём-то препираться с вожатой, я рванула на кушетку изображать страдания. С чего бы ей меня защищать? Виола ничем ни мне, ни брату не обязана, а голос паранойи прямо-таки вопил, напоминая о той злосчастной бобине из бункера, и, проводя параллели с О`Брайеном из внутренней партии, только она вписывалась в роль «своего» взрослого, с которым возможно вести диалог.
— Всё лежим? — коротко осведомилась Виола, бодро прошагав за стол, со скрежетом выдвинула стул и, выкинув яблоко в открытое окно, стала разбирать завалы.
— А чо ещё тут делать? — отозвалась я, открыв глаза. — Самочувствие в норме, сознание ясное, реакция на А-излучение нулевая в обоих смыслах. Полностью готова к выписке.
— Это уже мне решать, —отмахнулась доктор, копаясь в каких-то жутко важных документах. Даже головы не повернула, не говоря уже о дежурной колкости, — жалобы?
— Говорю же, здорова, — я начала сердиться.
Виола отложила очередную книгу для записей в сторону и одарила меня взглядом, полным скепсиса.
— Здоровые люди, девочка моя, средь бела дня в обморок не падают.
— Какие тогда падают? — скучающим тоном поинтересовалась я.
— Очевидно, больные, — отозвалась Виола.
— А если поконкретнее?
Виолетта Церновна в два ловких движения натянула перчатки из тонкой желтоватой резины и не отвечая прощупала лимфоузлы, потом приказала задрать рубашку и промяла живот. Осматривать ушибленный затылок никто не стал — похоже, его уже обследовали при поступлении тела. Далее были дебильные тесты «дотронься до носа с закрытыми глазами» и «пройди метр по прямой не заблудившись». Проверка зрачков на раздражительность тоже приятной не была. Спасибо, что в трубочку дышать не пришлось, зато меня заставили продемонстрировать вены на руках.
— Когда ела последний раз? — Виола полезла в свой сервант со всевозможными целебными склянками.
— На завтраке в столовой. Виолетта Церновна, зачем вожатая приходила?
— Пила тогда же? — мой вопрос опять был проигнорирован.
— Да… — насторожилась я, — а в чём, собственно, дело?
— Завтрак был в девять, на обеде щёлкала клювом, следов от шприца на венах нет. Значит… — не оборачиваясь продолжала она, — Ответь честно, таблетки, порошки из медпункта брала?
Я ещё раз прокрутила последнюю фразу в голове. Потом потребовалось дополнительное время на то, чтоб осознать, что речь идёт не об активированном угле и отфильтровать мат.
— Я на наркоманку похожа?
— А я? — съязвила доктор, не сменяя пресной мины.
— Проверьте по описи, если что-нибудь пропало…
— Пропало, — Виола утвердительно кивнула, — Эффект от употребления промедола описать?
— Сама догадываюсь, — огрызнулась я. — Значит, думаете…
— Я ничего не думаю, — ответила она барабаня при этом по боку серванта и давя взглядом собственное отражение в стекле. — Анализ на предмет употребления в лаборатории надо проводить. И мне будет очень обидно, если я полезу за баранку, убив весь вечер и ночь на то, чтоб передать в лабораторию при больнице баночку с чистым как у младенца продуктом выделительной системы. Так что если мне не придётся поднимать шум, ты можешь рассчитывать на моё молчание.
— Тогда почему я не должна соврать о невиновности? При условии, что это я, разумеется?
— Девочка моя, — устало отозвалась Виола, — чтобы лечить таких как ты гуманоидов, мне надо знать, от чего их лечить, и в их же интересах сообщить мне информацию, которую всё равно получу, потеряв время. Так что ж?
— Никаких таблеток не жрала, — я постаралась посильнее оскорбиться, — ещё идеи будут?
— По описанию симптомов от твоей товарки? — доктор Коллайдер впервые за наш разговор усмехнулась. — Вряд ли это могло быть алкогольное опьянение, у бутылки жертв обычно больше одной. Остаётся гипогликемия.
Если я всё правильно помню, то гипогликемия это мало еды плюс много кислорода, но с ней дело должно быть совсем дрянь, чтоб дошло до обморока. Что ж, хотя бы будет что ответить на «ты чего?». Похоже, дело действительно в принятии сознания телом.
— Пусть будет гипогликемия. Надеюсь, медицинский спирт у вас не пропадал?
— Хочешь, пропадёт? — хмыкнула доктор, возвращаясь за своё рабочее место. — Ладно, поваляйся тут для сохранности, пока я бюрократией занята, а потом на все четыре поскачешь.
— Знаете, циничный человек подумал бы, — устраиваясь на тахте заметила я, — что вы планируете меня шантажировать пропавшим обезболивающим.
Промедол мог бы всё объяснить, в том числе и глюки с ложными воспоминаниями. Неясно одно — как он попал вовнутрь? Стоило бы проверить и другие точки ввода помимо вен, но укол шприца я бы в любом случае почувствовала. Кто-нибудь мог подмешать раздавленную таблетку в еду? Пардоньте, вряд ли обезболивающее усваивается несколько часов. Так что, как бы ни была заманчива идея с наркотиком, она не соответствует истине. Однако очень вовремя у Виолетты пропали эти таблетки. [подтверждения существованию в конце восьмидесятых промедола в таблеточной форме найти не удалось, однако, в порошковом эквиваленте он точно встречался]
— И зачем бы мне так делать? — бесстрастно мурлыкнула Виола. — Ну… вообще-то мне могло бы от тебя кое-что потребоваться… но у меня сегодня нет настроения, так что можешь расценивать это как акт человеколюбия.
— Если вы попытаетесь использовать эту ситуацию для шантажа, — я добавила жидкого азота в интонацию для убедительности, — то обещаю осложнить вашу жизнь, насколько это для меня будет возможно.
— Пионерка, — взмолилась Виола устало, — ты не в тех условиях, когда стоит угрожать старшим. Особенно, когда они способны разрушить всю твою только начинающуюся жизнь одной бумажкой.
— Поставьте себя на моё место, — буркнула я. — С чего бы вдруг вам меня покрывать? Полагаю, что я имею право на недоверие.
— Поразительное нахальство… — Виолетта Церновна устало вздохнула, — совать нос в загадочные мотивы помогающих тебе людей.
— В моей жизни и так хватает загадок, — я не унималась. — Ответьте, почему защищаете меня и я оставлю вас в покое, обещаю.
Виолетта Церновна Коллайдер, маяк невозмутимости посреди окружавшего меня океана беспредельного хаоса, придворный лекарь всея пионерлагеря, хозяйка лабораторной крысы, и, возможно, хранительница не касающегося меня секрета спрятанных под землёй военных сооружений, устало отложив ручку, облокотилась на стол. Выглядела она в этот момент лет на десять старше чем обычно. Извлекая металлическим стулом душераздирающий скрежет из кафеля, она встала, вытащила из халата сигарету и спички, затем снова села, забросив на стол ноги. Чиркнула спичка. По комнате почти сразу разнёсся табачный аромат.
— Представь себе, пионерка, но были на нашем геоиде такие старые стародавние времена, когда Виола Коллайдер пребывала в том же школярском возрасте, что и ты, — Виолетта замолчала, затянулась сигаретой и исторгла облако сизого дыма. — И была у молодой Виолы Коллайдер товарка, такая же нахалка, с которой они творили всякое. Дрожжи в клозет засыпали, по деревьям лазали, парней стесняли… назло увещеваниям папы Церна. А потом мы выросли. Конец. — Она снова поднесла сигарету ко рту. Столбик пепла снова немного подрос. — Это ли тебе нужно было услышать, не знаю, но другой истории, длинной и с глубокой моралью у меня нет.
— Сойдёт, — кивнула я. Хотя услышанная история не отличалась оригинальностью и оказалась самой типичной историей о разлуке с другом детства, я не могла однозначно утверждать, что Виола придумала её на ходу. Однако, теперь надо исполнить обещанное — встав с кушетки, я шагнула в сторону двери. Нужно было найти Андрея и в краткие сроки перелопатить весь план опыта.
— На твоём месте, пионерка, я не нарывалась бы на проблемы столь отчаянно. — Виола снова заговорила тоном, неведомым образом совмещающим в себе заботу о пациенте и полное в нём разочарование.
— Я совершенно здорова и мне есть чем заняться, — отозвалась я. — Нет никакого смысла держать меня здесь, если вы не хотите обсудить со мной что-нибудь ещё.
— Сама тогда виновата, — безразлично заключила она, выкинув окурок в окно.
Но передумывать было уже всё равно поздно. Дверь отворилась, когда я была в шаге от неё. Должно быть, она шла мимо, когда я показалась в окне и объявила о собственном здравии. Ну и поспешила наперерез. На пороге стояла Ольга Дмитриевна.
— Ну и что же мне с тобой делать? — нетерпеливо вопросила вожатая, уведя меня под руку на приличное расстояние от медпункта. Скандалить в присутствии не ставшей более мешать Виолы она почему-то постеснялась. — Вроде бы умная взрослая девушка… даже на вчерашнюю твою выходку со Славяной я глаза закрыла, по наивности решила, что ты на Алису Двачевскую положительно повлиять сможешь, но эффект строго обратный!
— Со Славей я уже помирилась, — заметила я. — Извините, что не оправдываю ожиданий.
— Это уж точно, не оправдываешь. Стоило на день отлучиться — как всё, волю почувствовала! Где брат твой? — рявкнула она.
— Понятия не имею, — буркнула я, смотря ей прямо в глаза. — Я ему не сторож.
Вожатой ответ не понравился. Она продолжала молча сверлить меня взглядом, и, готова спорить, перебирала при этом возможные варианты казни.
— Я просила нормальную стенгазету… — отчаянно жестикулировала Ольга Дмитриевна, — а вы что сделали? Хорошо, если начлагеря ещё не видел.
— Что? — осторожно переспросила я, мысленно выдыхая. Значит, о самоволке никто не знает.
— Антисоветчина и безответственность, вот что! Да ты сама полюбуйся, — Только сейчас я поняла, что Ольга специально завела меня к стенду. Она ткнула пальцем на то место, где была вклеена тетрадь для записей. С первого взгляда на обложку в глаза бросалась надпись, сделанная почерком исправляющегося троечника:
«Лучше пусть погибнет человечество, чем система, — вот девиз всех утопистов и фанатиков.»
— Нравится? — из-за плеча сардонически осведомилась она. — Ты дальше листай.
Я подчинилась. Первый десяток записей ничего из ряда вон не содержал — наивные предсказания о будущем веке, но затем на глаза попался лист, на котором в самом разгаре шёл спор о том, дура ли некая Алёнка из четвёртого отряда или всё наоборот и это все остальные — дураки. Взгляд при этом регулярно цеплялся за грамматические ошибки. Следом шёл стишок, раскрывающий некоторые подробности личной жизни старика Крупского. Один неизвестный гений потратил страницу на то, чтоб расписать во всех красках как ненавидит этот лагерь, на что получил отзыв «ты лубень» снизу. Далее были ещё несколько записей, о которых я сдержанно промолчу. Иногда на полях тетрадей встречались рисунки. Иногда даже не похабные. На последней заполненной странице тоже оказались стихи, в этот раз — печатные:
«А жизнь продолжалась… Страна продвигалась
По направленью к великой мечте,
Хоть было неясно, подходим ли ближе
Мы к призрачной этой далёкой черте.
И годы пройдут, станут взрослыми дети,
Ещё пару раз поменяется вождь
И стихнет, не в силах размыть постаментов,
Сомнений и сплетен неласковый дождь.
4-404»
— Ну? — напомнила о своём присутствии вожатая. — Что скажешь?
— Знаете, — уже просто так перелистывая тетрадь ответила я, — я ожидала, что результат такого исследования будет хуже.
— То есть, — Ольга Дмитриевна взглянула на меня испытывающе, — Я правильно понимаю, что ты…
— Решила проверить уровень испорченности людей. Как оказалось…
— Анна! — прикрикнула вожатая, потеряв терпение, — ты понимаешь, что весь отряд, да что там, лагерь этой выходкой позоришь? Да я в твою школу такую характеристику отправлю, что комсомольского значка тебе не видать как ушей!
Не очень-то и хотелось. Если честно, плевала я на комсомол и партию вашу с геостационарной орбиты. По крайней мере, умом. Вот тело от тона Ольги и её угроз впало в лёгкий мандраж. Вслед за испугом спалившейся на прогуле уроков школьницы в мозг постучалось понимание того, что если теперь наш с рыжей демарш вскроется, то шанс загреметь в психдиспансер будет близок к ста процентам. Если я этого не хочу, надо либо как-то умаслить вожатую, либо найти иной рычаг для стабилизации положения.
— Ольга Дмитриевна, вы коммунистка? — осторожно начала я, дав вожатой остынуть.
— Не меняй тему, — одёрнула меня Ольга, — мы ещё не…
— Это как раз напрямую касается сложившейся ситуации. Так да или нет?
— Ну коммунистка, — подтвердила она, — дальше что?
— Как соотносится коммунизм со свободой слова?
— Право на свободное высказывание своей точки зрения должно ограничиваться общественным контролем и самоцензурой, — оттарабанила вожатая, как по бумажке. — Они защищают общество от лжи и провокаций…
— Держите эту мысль в голове, пожалуйста, мы к ней ещё вернёмся. В апреле мне попалась на глаза статья в научном журнале, где речь шла о компьютеризации и о явлениях и процессах, которым она предшествует. В том числе упоминалась идея о расширении международной системы компьютерных сетей, которую создают на западе. Экстраполируя ситуацию, я предположила, что с ростом производительных мощностей и доступности ЭВМ, рано или поздно возникнет глобальная гражданская компьютерная сеть…
— Конечно, очень занимательно, но при чём здесь…
— А вы всё ещё не видите?
— Пока я вижу несовершеннолетнюю хамку, — с нажимом ответила Ольга Дмитриевна, — которая подрывает дисциплину и субординацию в лагере и рассказывает всякие небылицы!
Ну конечно, «я начальник — ты дурак». И как я могла забыть, что дети не могут быть умнее старших…
— Мне продолжать или вы всё равно не собираетесь меня слушать потому что мне всего семнадцать? Я не хотела бы тратить время на объяснения, если меня всё равно не воспринимают всерьёз. Тогда назначьте мне наказание и закончим на этом.
— Я не поняла, — возмущённо фыркнула Ольга, — это кто кого тут отчитывает?
— Да какая разница, дело в том…
— И слышать не хочу! — отрезала вожатая. — В коллективе есть такая вещь как дисциплина, соблюдать и поддерживать которую обязаны все его члены! А твоя выходка — это плевок на неё!
— Да я же…
— Поговори мне ещё тут. В общем, так. Снимай газету, уберёшь её в подсобку и чтоб на площади тебя я вечером не видела!
— То есть никакой дискотеки? — уточнила я, в мыслях сделав пометку, что вожатая окончательным решением причисляется к группе людей, игнорирующих здравый смысл в пользу исполнения поведенческих алгоритмов.
— И чтобы носу из дома не казала после ужина, понятно?
Притвориться, что меня очень задело отлучение от танцулек было нетрудно. Не давая возможности Ольге снова раскрыть рот, я сорвала ватман с демонстративной обидой и, прибавив шагу, зашагала прочь. Полчаса времени уже ушли в трубу и мне не хотелось, чтоб по пути меня перехватил кто-нибудь ещё.
-Бесконечное-лето-Ru-VN-3180746.jpeg "Фанфики(БЛ),Бесконечное лето,Ru VN,Русскоязычные визуальные новеллы,Отечественные визуальные новеллы,Визуальные новеллы,фэндомы")
