Юбилей

У каждого в голове, в её самом отдалённом участке, или в сердце, как принято считать у романтиков, имеется тайная комната. В ней хранятся наши идеалы. Всего. От носков до планет и галактик. Сложно сказать, как наполняется эта комната, и ещё сложнее сказать, у кого находятся ключи. Человеку лишь остаётся заглядывать в замочную скважину и украдкой наблюдать за тем, что греет сердце: планы на Новый год, домашний уют, семья, дни рождения. Последнее, пожалуй, самое встречаемое в жизни разочарование. В детстве, едва слетит с календаря лист, оповещающий о полугодовой отметке с прошлого дня рождения, мы начинали готовиться. Кто-то сознательно, кто-то нет. Предвкушение подарков, праздничной еды, компота или газированной воды, вплоть до видения погоды за окном в момент появления заветного торта со свечами – все вырисовывалось в голове, иногда и без нашего вмешательства. И от одной этой фантазии, мечты об идеальном дне, на душе становилось тепло.
Безусловно, возраст меняет нас. До мозга костей, как бы банально это ни звучало. Однако наша комната все помнит. Аккуратно, в чистоте и в строгом, алфавитном или датированном порядке она сохраняет каждый дорогой для нас момент. Среди прочего в душевном чулане можно найти и наше видение самих себя. Идеальных, на каждом этапе своей жизни.
Фрейд считал, что все проблемы человека из-за несоответствия трёх «Я»: идеальный, настоящий и видимый другими человек. Что же остаётся нам? Видеть себя идеальными? Этому неврозу название «нарциссизм». Изменить идеальное видение человека, каким мы хотим быть? Но бессознательное ничего не забывает. Меняться? С каждым днём по одному шагу, оставаясь при этом все тем же собой, собранным из атомов, зародившихся вместе с большим взрывом. Но и тут есть подвох: нужно найти золотую середину между терпимостью к самому себе и дисциплиной. Каждая чаша весов таит бесчисленные пороки: на одной – самобичевание за малейшую слабость, а на другой – бесхребетность, неспособность заставить себя даже почистить зубы перед сном.
Как бы там ни было, всегда будут люди, для которых видение себя и реальность будут бесконечно далеки друг от друга. Для них нет радости ни в чем. Хотя какая радость может быть у человека, встречающего собственный юбилей в одиночестве? Его волосы постепенно захватывает серебро, знаменитый бес уже скалится на рёбрах, а борозды, подаренные Хроносом, с каждым годом глубже врезаются в когда-то смазливое лицо. Вот он, пятидесятилетний старик, сидящий на кухне.
– С юбилеем тебя, – шепчет он пересохшими губами и поджигает свечу, одиноко стоящую, будто безымянная могила на пустыре, в купленном куске торта. Руки, покрытые шрамами, ссадинами и белеющими волосами, переворачивают экраном вверх телефон, стоящий на беззвучном режиме. Все те же, пришедшие ещё утром, два поздравительных сообщения ждут, когда адресат прочтёт их. Но отправителям без разницы, улыбнётся ли юбиляр добрым словам. Они всего лишь напускная заботливость, проделки маркетологов, считающих, что так они повышают лояльность к своим продуктам.
«Поздравляем Вас с днём рождения! Желаем крепкого здоровья и долгих лет жизни! Дарим Вам купон на 0,5% во всех наших магазинах. Будьте счастливы!»
– Кого вообще может порадовать такое поздравление? – утирает слезы виновник торжества, чувствующий себя стариком.
Он оглядывает стены своей квартиры, пристально изучает жирные пятна на обоях возле стола, дыру в скатерти, образовавшуюся после падения сигареты, и так и не исчезнувшую со временем чёрную окантовку по кругу. Темные, как горький шоколад, глаза всматриваются в окна, покрытые слоем пыли и окружённые темно-жёлтыми занавесками.
«А ведь когда я их покупал, они были белыми» – думает старик и переводит взгляд на плиту. Переключатели газа, конфорки, даже стоящий чайник – все будто покрыто янтарной плёнкой. Рядом, среди крошек и пепла, лежат чашка, тарелка и ложка. Эти проборы, ровно, как и стол, подставка для обуви, вешалка или раковина, никогда не видели своей пары или других людей. Только тускнеющее с каждым днём лицо человека, с угасающими изнутри темными глазами.
– Вот и пятый десяток... – Шепчет он. Слезы все так же душат, но губы и язык ещё способны сотрясать воздух словами, отгоняя от окружённой светом фигуры одиночество, скрипящее ногтями по стеклу. Огонь свечи, укрываемый от оконного сквозняка морщинистыми ладонями, продолжает дрожать, но теперь уже от тяжёлого, старческого дыхания. Единственным другом, отрадой, становится танцующее рядом с пальцами пламя, пусть и живёт оно всего пару минут.
– Вот и мой фитиль скоро догорит, – сетует юбиляр. – Короток наш век, малыш.
Говорят, некоторые чувствуют приход смерти. Знают день и точное время, когда их жизни придёт конец. Одиночество пестует априорное знание каждый день, вплоть до того момента, пока оно не станет эмпирическим опытом.
Свеча угасла через минуту, как и жизнь одиноко сидящего на деревянной табуретке старика. Глаза его закрылись, и непроглядная темнота заполонила все пространство…
***
Эйнштейн доказал, что время относительно. Но людям и раньше было известно, что одна минута на костре не равна по длительности минуте с любимым человеком. Восприятие. Именно оно создаёт призму, которая так причудливо, через простые и не очень формулы, объясняет процессы в макрокосме. Именно человеческое восприятие, а точнее, 3-4 килограмма мягкого, словно пластилин, серого вещества, способны превратить секунду в час или даже год. Быть может, нейробиологам эта способность покажется завораживающей, однако, если человек переживает трансцендентный опыт, для него каждая такая секунда – моральная мясорубка. Темнота, боль, непонимание и отчаяние годами напролёт наматывают струны души на сюрреалистические шестерёнки. Проснувшись от такого сна, человек не сразу понимает, что реально, а что нет. Сама суть его существования ставится под вопрос. Столпы восприятия рушатся, пока сознание перемалывает воспоминания. Отделить зерна от плевел все труднее с каждой секундой, ибо теперь время возвращает свой естественный ход.
– Тебя сбила машина, – обращается к нему медсестра дежурным тоном. – Сотрясение, перелом ребра и повреждение внутренних органов.
– Я... Жив? – выдавливает юноша пересохшими губами.
– Ну, если нет, то мне следует взять пару недель отпуска, – все так же индифферентно отвечает девушка и удаляется, шумно зевая на ходу.
Для полного физического восстановления юноше потребовался не один месяц. Но ни о каком душевном спокойствии не могло идти и речи. Как бы ни убеждали врачи, какие бы примеры ни приводили, молодой человек знал, что он видел не сон и не галлюцинацию. Все то, что он чувствовал, было правдой. Его жизнью.
– Смерть, – говорил он, – подарила мне второй шанс, показав, что со мной станет, если я не изменюсь.
И он изменился. Гедонизм во всех проявлениях стал самоцелью. Вещества, выпивка, отношения на одну ночь – все это было лишь первой ступенью.
– Я слишком молод и не так уж глуп, – парировал он все замечания, – чтобы так просто сдохнуть.
Разрушительный образ жизни, так почитаемый среди несформированных личностей, сменился следующим этапом – отрезвлением. Потом было паскетарианство, вегетарианство, сыроедение и контролируемые голодовки.
– Энергия, которую мы ищем в еде, есть и солнечном свете, просто наши тела разучились его принимать. – Юноша, сам того не понимания, повторял чужие слова, веруя в них. За фанатизмом, как это всегда бывает, скрывалось сомнение, и когда оно взяло верх, молодой человек вернулся к прежнему питанию.
– Теперь-то уж одумается, – с тёплой улыбкой смотрели на него родители. Но им было и невдомёк, какая заноза сидела у сына между полушарий. Она проникала все глубже, влияя постепенно на суждения и решения.
Как и у всякого бывшего наркомана или алкоголика, разочаровавшегося в фанатичной вере, но не желающего возвращаться на прежний путь, у юноши были свои варианты получения от жизни «кайфа». И в них едва ли вписывались работа, отношения, и уж тем паче семья.
Прыжки с парашютом, с тарзанки, с моста, с крыши давали нужную дозу адреналина лишь первый год. Затем и они приелись.
– Я хочу увидеть мир! – Щёлкнуло в голове, ещё не тронутой сединами, в один будничный вечер. На эту мысль натолкнула шедшая по телевизору передача. Затем реклама, кричащая из каждого утюга «будь собой» и «следуй за мечтой» укрепила намерение.
Потянулись месяцы изнуряющей работы в попытках накопить на первое путешествие.
– Я здесь только на полгода, – с высоко поднятым подбородком говорил новый работник всем, кто хотел с ним сблизиться. Цель, маячившая на горизонте, приковывала взгляд настолько, что больше ничего не имело значения. И этот день настал довольно быстро: юноша отправился изучать мир. Сначала недалеко, только в пределах своей страны. Но с каждым разом, уезжая все дальше, парню было все труднее возвращаться домой, в старый видавший виды подъезд, в квартиру, требующую вот уже второй десяток капитального ремонта, на опостылевшую работу.
– Путешествия расширяют горизонт, мама, – отвечал он на любое предложение задуматься о будущем. – Надо жить здесь и сейчас.
И он жил. Здесь и сейчас. Никаких долгих отношений, никакой постоянной работы. Случайные, мимолётные знакомства, путешествия, переезды – все эти вещи настолько глубоко захватили человека, что он и подумать не мог о чем-то ином. Стабильность? Она виделась стагнацией, застоем, постепенным увяданием, и ещё одним шагом к тому будущему, которое он увидел на больничной койке в неполные 18.
Солнечные дни сменялись дождливыми, а затем и морозными, один год сменял другой, пока юнец превращался в мужчину. Он похоронил сначала одного родителя, а потом и второго. Продал их старую «халупу» и взял маленькую квартирку, «чтобы было, где бросить кости на пару недель».
– Может, я добавлю, и мы возьмём другую квартиру, побольше? – робко интересовалась его девушка.
– Нет, – отвечал мужчина, – мне так удобнее. Я сам. Тема закрыта.
Как когда-то родители не понимали его мироощущения, так и он теперь не понимал чувств своей пассии. Ей хотелось прожить с ним остаток жизни, слиться с ним и свить небольшое гнездо, с одним или двумя птенцами. Но ни увещевания, ни ультиматумы не приносили плодов. Каждый раз, направляясь в его квартиру, дама намеревалась сделать что-то, что сблизит их, свяжет тонкой, красной нитью судьбы. И каждый раз она ехала домой несолоно хлебавши.
В таком ритме прошли ещё пять лет. За этот срок девушка стала женщиной и покинула так и не повзрослевшего мужчину. Путешествия для него стали труднее: мышцы дряхлели, а кошелёк худел. Мысли о гедонизме посещали все реже, тогда как желание устроиться в кровати и отдохнуть – все чаще. Воспоминания поблекли, скомкались в один большой, толстый, весом почти в 30 лет, блин. Кусок теста, состоящий из кратких моментов, отобрал все, что могло создать хоть какую-то крепкую связь.
Одним пасмурным утром неутомимый путешественник проснулся и отправился готовить завтрак. Там, на кухне, между первой и второй сигаретой, на сотовый телефон пришло сообщение. Дата, заставка, пожелтевшие обои, грязные окна и жирные пятна на стене вернули в мозг старые воспоминания.
– Значит, сегодня? Сегодня мне 50?
Газ на плите был потушен. Юбиляр сходил в магазин и купил кусок торта, которому предназначалось принять в себя только одну свечу. Именинник осмотрел пустую комнату: ни друга, ни семьи, ни собаки, даже ни одной фотографии.
– С юбилеем, – прошептал он. Чуть подрагивающие, стареющие на глазах, пальцы поднесли горящую спичку к свече, живущей, пока горит фитиль, окружённый твёрдым, но податливым цветным парафином. Впрочем, как и человек…
Конец.