Как из-за биометрической системы идентификации в Пакистане тысячи людей остаются без гражданства
Осторожно, Очень длиннопост! Оригинальная статья - https://www.codastory.com/ru/at/pakistan-biometria/
Более века спустя Гульзар стояла в очереди в недавно открытом «мегацентре» NADRA в центральном деловом районе Исламабада, чтобы восстановить свое удостоверение. Она не знала о мрачной истории идентификации на индийском субконтиненте, но никак не могла перестать чувствовать себя преступницей. Блокировка CNIC влечет не только серьезные материальные последствия, но и немалый психологический дискомфорт. Невозможно не задаваться вопросами: что я сделал, чтобы спровоцировать блокировку удостоверения? Какими будут последствия?
Эта тревога особенно выражена для пуштунов, к коим принадлежит и Гульзар. Большинство заблокированных CNIC — 63 % в 2017 году — приходится как раз на представителей этой народности, несмотря на то что они составляют всего 15 % населения Пакистана. Представители пуштунской общины исторически проживали в южном Афганистане и северо-западном Пакистане — регионе, который долгое время был зоной военных действий и массового перемещения и не так давно вновь попал в заголовки мировых газет по тем же причинам. Если NADRA блокирует ваше удостоверение, неизвестно, какие у вас остаются законные права, однако многие пакистанские пуштуны опасаются, что их отнесут к категории афганских беженцев и насильно переправят через границу — в страну, в которой они никогда не жили.
В офисе NADRA Гульзар узнала, почему ее удостоверение было заблокировано. База данных NADRA организована в виде сети генеалогических древ, в которых тот или иной человек отмечен как глава каждой зарегистрированной семейной ячейки. Один из братьев Гульзар потерял свой CNIC, и, когда незнакомец попытался выдать его за свой собственный, система отметила его как нарушителя и заблокировала все связанные с ним карты.
Однако, когда дело коснулось решения проблемы, чиновники оказались гораздо менее услужливы. Гульзар должна была представить доказательства того, что ее семья проживала в Пакистане до 1978 года — именно тогда страна внесла поправки в законы о гражданстве, призванные отразить тот факт, что Восточный Пакистан стал новым независимым государством — Бангладеш. Нет, копии документов ее давно умерших родителей не подойдут. Может быть, какой-то документ на владение землей? Может быть, договор аренды, заключенный 40 с лишним лет назад?
Сердце Гульзар замерло. Да, сейчас она живет в Исламабаде, но выросла-то почти в 125 милях от него, в Пешаваре, столице провинции Хайбер-Пахтунхва. «Мои родители, бабушки и дедушки, дяди умерли, — сказала она служащему, занимающемуся ее делом. — Единственная земля, зарегистрированная на их имя, — их могилы».
Служащий NADRA пожал плечами. Если Гульзар хочет, чтобы ее CNIC был восстановлен, поездка в Пешавар — единственный вариант.
Гульзар беспокоилась о своем неопределенном статусе не только из-за страха за себя. «Я стара, — пожала она плечами, — мои дни сочтены». Ее гораздо больше волновал тот факт, что если она не разберется с этой проблемой, то пострадают ее дети. С четким осознанием этого, но без какого-либо плана она села в автобус и отправилась на поиски документов, которые доказали бы, что она родом из страны, в которой прожила всю свою жизнь.
Вместо того чтобы кануть в Лету, колониальное наследие идентификации личности после раздела Индии приобрело особую значимость в Южной Азии. Падение Британской империи и провозглашение независимой Индии и нового государства Пакистан в 1947 году сопровождалось хаосом и кровью. Почти 10 миллионов человек пересекли наспех проведенные границы в рамках одной из крупнейших миграций в истории человечества. Кто из них был индийцем? Кто пакистанцем? Кто был беженцем, нуждающимся в государственной помощи? Правительства обеих стран хотели получить точные ответы на эти вопросы.
В 1951 году в Пакистане был принят закон «О гражданстве». Гражданами признавались люди, родившиеся в стране после этой даты, те, кто мигрировал сюда до 1952 года, и те, у которых хотя бы один из родителей был пакистанцем.
Аналогичные проблемы возникли в Бангладеш в 1971 году, после провозглашения независимости. Национальный реестр начал собирать данные в 1973 году, при тогдашнем премьер-министре Зульфикаре Али Бхутто, который пришел к власти, опираясь на социалистическое обещание «роти капада аур макаан» (еды, одежды и убежища для всех). Без «полной статистической базы данных о людях, — считал Бхутто, — эта страна действует в полной темноте».
В 1973 году, когда Пакистан впервые начал выдавать удостоверения с фотографиями (первым в стране его получил сам Бхутто), Гульзар Биби была маленькой девочкой. Она жила в Пешаваре, в обветшалом доме с бабушками и дедушками, дядями и тетями, племянницами и племянниками. Мужчины работали мясниками, а женщины занимались домашним хозяйством.
Ее семья уехала отсюда несколько десятилетий назад, но, когда Гульзар вышла из автобуса из Исламабада, она пошла прямиком в свой старый дом и постучала в дверь. Когда хозяева открыли, она назвала имена своих деда, отца и дяди. Были ли они знакомы новым хозяевам дома? Может быть, они помнили, что покупали дом у кого-то с таким именем?
Как оказалось, помнили. Вздохнув с облегчением, Гульзар вернулась в офис NADRA в Исламабаде, размахивая договором о покупке земли, датированным серединой 1970-х годов. Чиновники недовольно поморщились. По их словам, документ должен был быть заверен высокопоставленным сотрудником полиции из местного участка — кем-то, кто мог бы подтвердить подлинность документа и личность самой Гульзар. И она снова отправилась в Пешавар, пропуская целый день на работе и теряя заработок. Никто в участке не желал ставить свою подпись в подтверждение подлинности документа. «Мы вас не знаем, — пожимали они плечами, — как же мы можем подтвердить вашу личность?»
Пока она стояла там, готовая вот-вот сдаться, в ее голове всплыло имя полицейского, который приходил в магазинчик их семьи, когда она была маленькой девочкой. По словам сотрудников участка, он давно вышел на пенсию, но они знали, где он живет. Она пошла по указанному адресу, постучала в дверь и в который раз назвала имена своих деда, отца и дяди. Помнил ли он их?
Старик прищурился, вглядываясь в ее лицо: «Конечно. Ты бросала в меня камни, когда я приходил в ваш магазинчик. Как ты выросла!»
Ваше удостоверение CNIC может многое рассказать о вас, если вы знаете, как его прочесть.
13 цифр выполняют ту же функцию, что и номер социального страхования в США. Многие из них отражают определенные персональные данные: первая указывает на провинцию, в которой вы родились, вторая — на район в пределах этой провинции и так далее, вплоть до вашего союзного совета — самой мелкой административной единицы Пакистана. Последняя цифра указывает на ваш пол.
Справа располагается ваша черно-белая фотография, а под ней — ваша подпись; слева находится встроенный микрочип, а на обороте — QR-код. Поднесите его к солнцу и увидите пару едва различимых переливающихся изображений: крошечный силуэт Пакистана и ваше лицо. Удостоверение печатается слоями, каждый со своими элементами защиты — всего их 36, включая микротекст, голограммы, гильоширные композиции и радужную печать. NADRA уверяет, что такое цифровое удостоверение личности — одно из самых защищенных в мире.
Данные держателя удостоверения, в том числе сканированные изображения радужной оболочки глаз и отпечатки пальцев, хранятся на встроенном микрочипе. Наряду с данными 180 миллионах других граждан эта информация хранится в централизованной базе данных в Исламабаде, которую NADRA называет хранилищем данных. Согласно докладу Всемирного банка за 2018 год, эта база данных связана по меньшей мере с 336 государственными и частными услугами. Сейчас, три года спустя, их число, по всей вероятности, намного выше.
Эта тревога особенно выражена для пуштунов, к коим принадлежит и Гульзар. Большинство заблокированных CNIC — 63 % в 2017 году — приходится как раз на представителей этой народности, несмотря на то что они составляют всего 15 % населения Пакистана. Представители пуштунской общины исторически проживали в южном Афганистане и северо-западном Пакистане — регионе, который долгое время был зоной военных действий и массового перемещения и не так давно вновь попал в заголовки мировых газет по тем же причинам. Если NADRA блокирует ваше удостоверение, неизвестно, какие у вас остаются законные права, однако многие пакистанские пуштуны опасаются, что их отнесут к категории афганских беженцев и насильно переправят через границу — в страну, в которой они никогда не жили.
В офисе NADRA Гульзар узнала, почему ее удостоверение было заблокировано. База данных NADRA организована в виде сети генеалогических древ, в которых тот или иной человек отмечен как глава каждой зарегистрированной семейной ячейки. Один из братьев Гульзар потерял свой CNIC, и, когда незнакомец попытался выдать его за свой собственный, система отметила его как нарушителя и заблокировала все связанные с ним карты.
Однако, когда дело коснулось решения проблемы, чиновники оказались гораздо менее услужливы. Гульзар должна была представить доказательства того, что ее семья проживала в Пакистане до 1978 года — именно тогда страна внесла поправки в законы о гражданстве, призванные отразить тот факт, что Восточный Пакистан стал новым независимым государством — Бангладеш. Нет, копии документов ее давно умерших родителей не подойдут. Может быть, какой-то документ на владение землей? Может быть, договор аренды, заключенный 40 с лишним лет назад?
Сердце Гульзар замерло. Да, сейчас она живет в Исламабаде, но выросла-то почти в 125 милях от него, в Пешаваре, столице провинции Хайбер-Пахтунхва. «Мои родители, бабушки и дедушки, дяди умерли, — сказала она служащему, занимающемуся ее делом. — Единственная земля, зарегистрированная на их имя, — их могилы».
Служащий NADRA пожал плечами. Если Гульзар хочет, чтобы ее CNIC был восстановлен, поездка в Пешавар — единственный вариант.
Гульзар беспокоилась о своем неопределенном статусе не только из-за страха за себя. «Я стара, — пожала она плечами, — мои дни сочтены». Ее гораздо больше волновал тот факт, что если она не разберется с этой проблемой, то пострадают ее дети. С четким осознанием этого, но без какого-либо плана она села в автобус и отправилась на поиски документов, которые доказали бы, что она родом из страны, в которой прожила всю свою жизнь.
Вместо того чтобы кануть в Лету, колониальное наследие идентификации личности после раздела Индии приобрело особую значимость в Южной Азии. Падение Британской империи и провозглашение независимой Индии и нового государства Пакистан в 1947 году сопровождалось хаосом и кровью. Почти 10 миллионов человек пересекли наспех проведенные границы в рамках одной из крупнейших миграций в истории человечества. Кто из них был индийцем? Кто пакистанцем? Кто был беженцем, нуждающимся в государственной помощи? Правительства обеих стран хотели получить точные ответы на эти вопросы.
В 1951 году в Пакистане был принят закон «О гражданстве». Гражданами признавались люди, родившиеся в стране после этой даты, те, кто мигрировал сюда до 1952 года, и те, у которых хотя бы один из родителей был пакистанцем.
Аналогичные проблемы возникли в Бангладеш в 1971 году, после провозглашения независимости. Национальный реестр начал собирать данные в 1973 году, при тогдашнем премьер-министре Зульфикаре Али Бхутто, который пришел к власти, опираясь на социалистическое обещание «роти капада аур макаан» (еды, одежды и убежища для всех). Без «полной статистической базы данных о людях, — считал Бхутто, — эта страна действует в полной темноте».
В 1973 году, когда Пакистан впервые начал выдавать удостоверения с фотографиями (первым в стране его получил сам Бхутто), Гульзар Биби была маленькой девочкой. Она жила в Пешаваре, в обветшалом доме с бабушками и дедушками, дядями и тетями, племянницами и племянниками. Мужчины работали мясниками, а женщины занимались домашним хозяйством.
Ее семья уехала отсюда несколько десятилетий назад, но, когда Гульзар вышла из автобуса из Исламабада, она пошла прямиком в свой старый дом и постучала в дверь. Когда хозяева открыли, она назвала имена своих деда, отца и дяди. Были ли они знакомы новым хозяевам дома? Может быть, они помнили, что покупали дом у кого-то с таким именем?
Как оказалось, помнили. Вздохнув с облегчением, Гульзар вернулась в офис NADRA в Исламабаде, размахивая договором о покупке земли, датированным серединой 1970-х годов. Чиновники недовольно поморщились. По их словам, документ должен был быть заверен высокопоставленным сотрудником полиции из местного участка — кем-то, кто мог бы подтвердить подлинность документа и личность самой Гульзар. И она снова отправилась в Пешавар, пропуская целый день на работе и теряя заработок. Никто в участке не желал ставить свою подпись в подтверждение подлинности документа. «Мы вас не знаем, — пожимали они плечами, — как же мы можем подтвердить вашу личность?»
Пока она стояла там, готовая вот-вот сдаться, в ее голове всплыло имя полицейского, который приходил в магазинчик их семьи, когда она была маленькой девочкой. По словам сотрудников участка, он давно вышел на пенсию, но они знали, где он живет. Она пошла по указанному адресу, постучала в дверь и в который раз назвала имена своих деда, отца и дяди. Помнил ли он их?
Старик прищурился, вглядываясь в ее лицо: «Конечно. Ты бросала в меня камни, когда я приходил в ваш магазинчик. Как ты выросла!»
Ваше удостоверение CNIC может многое рассказать о вас, если вы знаете, как его прочесть.
13 цифр выполняют ту же функцию, что и номер социального страхования в США. Многие из них отражают определенные персональные данные: первая указывает на провинцию, в которой вы родились, вторая — на район в пределах этой провинции и так далее, вплоть до вашего союзного совета — самой мелкой административной единицы Пакистана. Последняя цифра указывает на ваш пол.
Справа располагается ваша черно-белая фотография, а под ней — ваша подпись; слева находится встроенный микрочип, а на обороте — QR-код. Поднесите его к солнцу и увидите пару едва различимых переливающихся изображений: крошечный силуэт Пакистана и ваше лицо. Удостоверение печатается слоями, каждый со своими элементами защиты — всего их 36, включая микротекст, голограммы, гильоширные композиции и радужную печать. NADRA уверяет, что такое цифровое удостоверение личности — одно из самых защищенных в мире.
Данные держателя удостоверения, в том числе сканированные изображения радужной оболочки глаз и отпечатки пальцев, хранятся на встроенном микрочипе. Наряду с данными 180 миллионах других граждан эта информация хранится в централизованной базе данных в Исламабаде, которую NADRA называет хранилищем данных. Согласно докладу Всемирного банка за 2018 год, эта база данных связана по меньшей мере с 336 государственными и частными услугами. Сейчас, три года спустя, их число, по всей вероятности, намного выше.
Если вы захотите купить новую SIM-карту в Пакистане, скорее всего, произойдет следующее: продавец попросит вас поместить CNIC в устройство чтения удостоверений личности для обмена аутентификационными данными. После этого обмена — своеобразного «приветственного рукопожатия» — устройство чтения удостоверений попросит вас приложить большой палец к сканеру отпечатков пальцев и сопоставит полученный результат с отпечатком, хранящимся на микрочипе CNIC. Если по какой-либо причине система не подтвердит соответствие ваших учетных данных, купить SIM-карту вы не сможете. Равно как и не сможете получить доступ к своему банковскому счету, получить пособие, или проголосовать.
В целом цифровая биометрическая идентификация включает в себя три этапа: регистрацию, в ходе которой система получает информацию о человеке, аутентификацию, призванную подтвердить его личность; и авторизацию, в рамках которой система определяет, к каким услугам держатель удостоверения может получить доступ. Представим это в виде последовательности вопросов:
Регистрация: что нам известно о вас?
Аутентификация: откуда нам знать, что вы — это вы?
Авторизация: на что вы имеете право?
Сторонники биометрической идентификации в качестве аргумента в пользу ее использования, как и Гершель полтора века назад, ссылаются на возможность предотвращения случаев мошенничества. В то же время доказательств того, что подобные системы каким бы то ни было значимым образом влияют на мошенничество, крайне мало. В любом случае в Пакистане не проводилось достаточно исследований, чтобы с уверенностью это утверждать. Тем не менее эта идея удивительно прочно засела в сознании людей.
«Существует определенный тип мышления, чрезвычайно распространенный в пакистанском обществе, начиная с элиты; его истоки, по всей видимости, кроются в колониальном прошлом страны, но его можно встретить не только в Пакистане, — считает Харис Газдар, исследователь, работавший над государственными программами социальной защиты. — И это мышление сводится к тому, что люди недобросовестны, что они лжецы и воры до тех пор, пока вы не возьмете их под контроль».
Эдакая гоббсовская позиция с южноазиатским налетом: оставленные без контроля, люди не только склонны к грубости и эгоизму — в этом уголке планеты они хитры и обладают особым талантом находить обходные пути практически в любой системе или ситуации. (Северо-индийская и пакистанская концепция «джугаад» — или импровизированные инновации — представляет собой более позитивную характеристику этой черты.) Поэтому «все автоматизированное, — говорит Газдар, — все, что ограничивает свободу действий человека, считается благом».
Цифровизация может подразумевать мечты о более упорядоченном, безопасном и безупречном мире, но на деле все редко происходит по такому сценарию. Более того, она может значительно усложнить повседневную жизнь человека, особенно когда система дает сбой. Иногда (а в случае Пакистана — часто) нет электричества или интернета, и устройства чтения удостоверений не функционируют. Удостоверения с чипами, такие как у NADRA, относительно безопасны: биометрические данные не передаются по сети, поэтому их нельзя перехватить в процессе. Тем не менее они уязвимы для атак с применением технологии «незаконный посредник», в рамках которых злонамеренная сторона незаметно «вклинивается» в процесс цифровой передачи данных. Законные участники полагают, что общаются конфиденциально и лишь друг с другом, тогда как процесс обмена фактически находится под контролем злоумышленника.
Кроме того, у значительного числа людей отсутствуют четко различимые отпечатки пальцев — в первую очередь у каменщиков и других работников физического труда, а также некоторых парикмахеров, пациентов, прошедших курс химиотерапии, и пожилых людей, — что усложняет аутентификацию.
Распознавание лиц также нельзя назвать надежным методом. Иногда автоматизированные системы не могут различить двух людей, особенно если у них темный цвет кожи. В настоящее время (вот уже на протяжении семи лет) пакистанец бенгальского происхождения из Карачи пытается решить одну проблему с NADRA, которая применяет технологию распознавания лиц в своих сервисных центрах. Когда он подал заявку на CNIC в 2013 году, его сфотографировали. Когда удостоверение выдали в 2014 году, была сделана еще одна фотография, и система подтвердила, что на обоих фото изображен один и тот же человек. Проблема в том, что это не так. Дело было передано на рассмотрение омбудсмена, но на данный момент решение так и не принято. Так как дело еще не закрыто, мужчина предпочел сохранить анонимность.
«Омбудсмен был весьма озадачен, да так, что спросил, не шутка ли это, — делится адвокат Хиба Тобани. — Невооруженным глазом видно, что это два разных человека, но чиновники NADRA отказались признать, что их технология может ошибаться». У мужчины, о котором идет речь, до сих пор нет действующего удостоверения личности.
Во всем мире предложения о введении систем идентификации часто сталкиваются с решительным сопротивлением. В 2006 году британский парламент объявил о планах, которые в итоге вызвали столько споров, что были свернуты в течение пяти лет. В Индии сменявшие друг друга правительства расширили использование системы идентификации, известной как Aadhaar, которая содержит биометрические данные и персональную информацию более миллиарда индийцев, несмотря на противодействие со стороны широкого круга активистов, юристов, исследователей и политиков. В то же время в 2000 году, когда была создана NADRA, никакого согласованного движения против внедрения такой системы не сформировалось.
Одна из причин в том, что пакистанцы уже были знакомы с концепцией национального удостоверения личности. У многих еще с 1973 осталась примитивная бумажная версия удостоверения. Другая причина заключалась в том, что на NADRA возлагались надежды и чаяния пакистанцев относительно будущего их страны, пусть и противоречивые. Некоторые считали, что такая система сделает государство более чутким к проблемам граждан, в то время как другие утверждали, что она будет сдерживать преступников и других нарушителей общественного спокойствия. Кому-то нравилась идея более мощного государственного аппарата. Другие думали, что система идентификации защитит их от произвола чиновников. И все лелеяли надежды на снижение уровня бюрократии.
«Чаще всего люди говорили: “Это дополнительные хлопоты”, — вспоминает Харис Газдар, — Затем они стали говорить: “Что ж, по крайней мере, это хлопоты, которые решаются через одно окно”».
Убийство Ахтара Мансура в 2016 году и вскрывшийся факт того, что у него был CNIC, спровоцировали первую волну критики в адрес NADRA. Фархатулла Бабар тогда был старшим членом пакистанского сената. «Мы подняли в парламенте следующий вопрос: кто и как выдал это удостоверение личности? Участвовало ли в этом как-то государство?» — сказал он.
В целом цифровая биометрическая идентификация включает в себя три этапа: регистрацию, в ходе которой система получает информацию о человеке, аутентификацию, призванную подтвердить его личность; и авторизацию, в рамках которой система определяет, к каким услугам держатель удостоверения может получить доступ. Представим это в виде последовательности вопросов:
Регистрация: что нам известно о вас?
Аутентификация: откуда нам знать, что вы — это вы?
Авторизация: на что вы имеете право?
Сторонники биометрической идентификации в качестве аргумента в пользу ее использования, как и Гершель полтора века назад, ссылаются на возможность предотвращения случаев мошенничества. В то же время доказательств того, что подобные системы каким бы то ни было значимым образом влияют на мошенничество, крайне мало. В любом случае в Пакистане не проводилось достаточно исследований, чтобы с уверенностью это утверждать. Тем не менее эта идея удивительно прочно засела в сознании людей.
«Существует определенный тип мышления, чрезвычайно распространенный в пакистанском обществе, начиная с элиты; его истоки, по всей видимости, кроются в колониальном прошлом страны, но его можно встретить не только в Пакистане, — считает Харис Газдар, исследователь, работавший над государственными программами социальной защиты. — И это мышление сводится к тому, что люди недобросовестны, что они лжецы и воры до тех пор, пока вы не возьмете их под контроль».
Эдакая гоббсовская позиция с южноазиатским налетом: оставленные без контроля, люди не только склонны к грубости и эгоизму — в этом уголке планеты они хитры и обладают особым талантом находить обходные пути практически в любой системе или ситуации. (Северо-индийская и пакистанская концепция «джугаад» — или импровизированные инновации — представляет собой более позитивную характеристику этой черты.) Поэтому «все автоматизированное, — говорит Газдар, — все, что ограничивает свободу действий человека, считается благом».
Цифровизация может подразумевать мечты о более упорядоченном, безопасном и безупречном мире, но на деле все редко происходит по такому сценарию. Более того, она может значительно усложнить повседневную жизнь человека, особенно когда система дает сбой. Иногда (а в случае Пакистана — часто) нет электричества или интернета, и устройства чтения удостоверений не функционируют. Удостоверения с чипами, такие как у NADRA, относительно безопасны: биометрические данные не передаются по сети, поэтому их нельзя перехватить в процессе. Тем не менее они уязвимы для атак с применением технологии «незаконный посредник», в рамках которых злонамеренная сторона незаметно «вклинивается» в процесс цифровой передачи данных. Законные участники полагают, что общаются конфиденциально и лишь друг с другом, тогда как процесс обмена фактически находится под контролем злоумышленника.
Кроме того, у значительного числа людей отсутствуют четко различимые отпечатки пальцев — в первую очередь у каменщиков и других работников физического труда, а также некоторых парикмахеров, пациентов, прошедших курс химиотерапии, и пожилых людей, — что усложняет аутентификацию.
Распознавание лиц также нельзя назвать надежным методом. Иногда автоматизированные системы не могут различить двух людей, особенно если у них темный цвет кожи. В настоящее время (вот уже на протяжении семи лет) пакистанец бенгальского происхождения из Карачи пытается решить одну проблему с NADRA, которая применяет технологию распознавания лиц в своих сервисных центрах. Когда он подал заявку на CNIC в 2013 году, его сфотографировали. Когда удостоверение выдали в 2014 году, была сделана еще одна фотография, и система подтвердила, что на обоих фото изображен один и тот же человек. Проблема в том, что это не так. Дело было передано на рассмотрение омбудсмена, но на данный момент решение так и не принято. Так как дело еще не закрыто, мужчина предпочел сохранить анонимность.
«Омбудсмен был весьма озадачен, да так, что спросил, не шутка ли это, — делится адвокат Хиба Тобани. — Невооруженным глазом видно, что это два разных человека, но чиновники NADRA отказались признать, что их технология может ошибаться». У мужчины, о котором идет речь, до сих пор нет действующего удостоверения личности.
Во всем мире предложения о введении систем идентификации часто сталкиваются с решительным сопротивлением. В 2006 году британский парламент объявил о планах, которые в итоге вызвали столько споров, что были свернуты в течение пяти лет. В Индии сменявшие друг друга правительства расширили использование системы идентификации, известной как Aadhaar, которая содержит биометрические данные и персональную информацию более миллиарда индийцев, несмотря на противодействие со стороны широкого круга активистов, юристов, исследователей и политиков. В то же время в 2000 году, когда была создана NADRA, никакого согласованного движения против внедрения такой системы не сформировалось.
Одна из причин в том, что пакистанцы уже были знакомы с концепцией национального удостоверения личности. У многих еще с 1973 осталась примитивная бумажная версия удостоверения. Другая причина заключалась в том, что на NADRA возлагались надежды и чаяния пакистанцев относительно будущего их страны, пусть и противоречивые. Некоторые считали, что такая система сделает государство более чутким к проблемам граждан, в то время как другие утверждали, что она будет сдерживать преступников и других нарушителей общественного спокойствия. Кому-то нравилась идея более мощного государственного аппарата. Другие думали, что система идентификации защитит их от произвола чиновников. И все лелеяли надежды на снижение уровня бюрократии.
«Чаще всего люди говорили: “Это дополнительные хлопоты”, — вспоминает Харис Газдар, — Затем они стали говорить: “Что ж, по крайней мере, это хлопоты, которые решаются через одно окно”».
Убийство Ахтара Мансура в 2016 году и вскрывшийся факт того, что у него был CNIC, спровоцировали первую волну критики в адрес NADRA. Фархатулла Бабар тогда был старшим членом пакистанского сената. «Мы подняли в парламенте следующий вопрос: кто и как выдал это удостоверение личности? Участвовало ли в этом как-то государство?» — сказал он.
Мансур, как позже выяснилось, выдавал себя за пакистанца с 2005 года. Он приобрел недвижимость и без проблем въезжал и выезжал из страны. Была ли NADRA соучастником его преступлений или просто допустила оплошность? Понесет ли кто-нибудь реальную ответственность? «Нам сказали, что NADRA уволила некоторых служащих более низкого уровня, — сказал Бабар. — Но самый важный вопрос, конечно же, заключался в том, кто дал приказ выдать то удостоверение; ответа на него мы уже не получим — дело закрыто».
Еще до убийства Мансура по всей стране процветал подпольный рынок данных NADRA, на котором можно было найти все — от поддельных документов до поддельных генеалогических древ; по некоторым сведениям, активное участие в его функционировании принимали младшие служащие банков, которые использовали верификационное программное обеспечение, предоставленное NADRA, для кражи персональных данных граждан. По словам Бабара, лишь после смерти Мансура возникли подозрения в отношении того, что NADRA и ее системы могут способствовать мошенничеству.
«Возникло подозрение, что если те или иные государственные учреждения могут использовать национальные удостоверения личности в своих интересах, то так же могут поступать и частные лица», — заявил он.
Тем летом NADRA начала отправлять текстовые сообщения главе каждой семьи с просьбой подтвердить личность членов их генеалогического древа и сообщить о любых так называемых «чужаках». Невыполнение этой просьбы могло привести к блокировке CNIC.
Примерно в это же время отозвали удостоверение личности Гульзар. Однако, если вы спросите ее о том периоде, она назовет не год, а имя. «Это была эпоха Чаудхри Нисара», — сказала она, имея в виду министра внутренних дел Пакистана в период с 2013 по 2017 год. Нисар — противоречивая фигура, внешне очень похожий на мистера Бина и так же, как комедийный персонаж, склонный к публичным скандалам. В те годы обеспечение безопасности Пакистана шло полным ходом, и колючая проволока, досмотровые сканеры и мешки с песком на улицах были в порядке вещей.
Но насилие со стороны террористов росло — вспомнить хотя бы о резне, устроенной талибами в декабре 2014 года в Пешаваре, в результате которой погибли 149 человек, в том числе 132 школьника. В этом контексте заявления Нисара стали символом неуклюжего подхода государства. Как-то он заявил, что покупка слишком большого количества лепешек роти может указывать на причастность человека к террористической деятельности и что о любых таких случаях следует немедленно сообщать в полицию.
Нисар также заявил, что процесс повторной проверки, последовавший за убийством Мансура (расходы на проведение которой были возложены на плечи населения: с каждой семьи NADRA взяла 15 пакистанских рупий), будет завершен в течение шести месяцев, по прошествии которых национальная база идентификационных данных вновь станет безопасной. В результате же многие пакистанцы оказались заблокированными в системе NADRA и были вынуждены доказывать, что являются гражданами своей собственной страны. Одна женщина, чей CNIC был заблокирован в самом начале процесса повторной проверки, устроила вечеринку для всего квартала, когда его восстановили — целых пять лет спустя. Некоторые все еще ждут этого дня.
Гульзар Биби потребовалось всего четыре месяца, чтобы разблокировать удостоверения своей семьи, но ощущение ужаса осталось с ней навсегда. Несколько месяцев назад она заметила, как ее сын и дочь, Реза Гюль, о чем-то горячо спорили в углу. Оказалось, что они без ведома Гульзар пошли в офис NADRA, чтобы подать заявление на получение паспорта для Резы Гюль. Когда чиновник спросил ту о месте рождения ее матери, она дала неправильный ответ, в результате чего они переполошились, что CNIC всей семьи снова будут заблокированы.
«Когда они все мне рассказали, клянусь Аллаху, у меня закружилась голова, какие проклятия вылетели из моих уст! — вспоминает Гульзар. — Я схватила все свои документы, сложила их в полиэтиленовый пакет и пошла прямиком к тому служащему NADRA. Я бросила в него всеми нашими удостоверениями и сказала: «Послушайте, если вы не хотите выдавать ей паспорт, не выдавайте, но даже не вздумайте снова блокировать наши удостоверения! Разблокируйте их немедленно, или я сломаю каждый стул в этом офисе!» Он был так напуган, что начал извиняться. «Вы совсем как наша мать!» — говорил он». Гульзар отказывалась уходить, пока служащий не подтвердил, что их идентификаторы разблокированы и работают.
Младший ребенок Гульзар — Саба Гюль, долговязая 10-летняя девочка с взъерошенными волосами. Она любит лазать по обломкам вокруг их дома и наблюдать за всем вокруг из-за рваного оранжевого брезента, натянутого вместо стены, снесенной в последней попытке выселения жителей из города, как маленький солдат. Пока мама разговаривала, Саба без дела прыгала по двору, сидела на корточках среди кур и проводила пальцами по одежде, развешенной на веревках для просушки. Время от времени Гульзар посматривала на нее с выражением, свойственным матерям во всем мире, — суровой нежности.
Еще до убийства Мансура по всей стране процветал подпольный рынок данных NADRA, на котором можно было найти все — от поддельных документов до поддельных генеалогических древ; по некоторым сведениям, активное участие в его функционировании принимали младшие служащие банков, которые использовали верификационное программное обеспечение, предоставленное NADRA, для кражи персональных данных граждан. По словам Бабара, лишь после смерти Мансура возникли подозрения в отношении того, что NADRA и ее системы могут способствовать мошенничеству.
«Возникло подозрение, что если те или иные государственные учреждения могут использовать национальные удостоверения личности в своих интересах, то так же могут поступать и частные лица», — заявил он.
Тем летом NADRA начала отправлять текстовые сообщения главе каждой семьи с просьбой подтвердить личность членов их генеалогического древа и сообщить о любых так называемых «чужаках». Невыполнение этой просьбы могло привести к блокировке CNIC.
Примерно в это же время отозвали удостоверение личности Гульзар. Однако, если вы спросите ее о том периоде, она назовет не год, а имя. «Это была эпоха Чаудхри Нисара», — сказала она, имея в виду министра внутренних дел Пакистана в период с 2013 по 2017 год. Нисар — противоречивая фигура, внешне очень похожий на мистера Бина и так же, как комедийный персонаж, склонный к публичным скандалам. В те годы обеспечение безопасности Пакистана шло полным ходом, и колючая проволока, досмотровые сканеры и мешки с песком на улицах были в порядке вещей.
Но насилие со стороны террористов росло — вспомнить хотя бы о резне, устроенной талибами в декабре 2014 года в Пешаваре, в результате которой погибли 149 человек, в том числе 132 школьника. В этом контексте заявления Нисара стали символом неуклюжего подхода государства. Как-то он заявил, что покупка слишком большого количества лепешек роти может указывать на причастность человека к террористической деятельности и что о любых таких случаях следует немедленно сообщать в полицию.
Нисар также заявил, что процесс повторной проверки, последовавший за убийством Мансура (расходы на проведение которой были возложены на плечи населения: с каждой семьи NADRA взяла 15 пакистанских рупий), будет завершен в течение шести месяцев, по прошествии которых национальная база идентификационных данных вновь станет безопасной. В результате же многие пакистанцы оказались заблокированными в системе NADRA и были вынуждены доказывать, что являются гражданами своей собственной страны. Одна женщина, чей CNIC был заблокирован в самом начале процесса повторной проверки, устроила вечеринку для всего квартала, когда его восстановили — целых пять лет спустя. Некоторые все еще ждут этого дня.
Гульзар Биби потребовалось всего четыре месяца, чтобы разблокировать удостоверения своей семьи, но ощущение ужаса осталось с ней навсегда. Несколько месяцев назад она заметила, как ее сын и дочь, Реза Гюль, о чем-то горячо спорили в углу. Оказалось, что они без ведома Гульзар пошли в офис NADRA, чтобы подать заявление на получение паспорта для Резы Гюль. Когда чиновник спросил ту о месте рождения ее матери, она дала неправильный ответ, в результате чего они переполошились, что CNIC всей семьи снова будут заблокированы.
«Когда они все мне рассказали, клянусь Аллаху, у меня закружилась голова, какие проклятия вылетели из моих уст! — вспоминает Гульзар. — Я схватила все свои документы, сложила их в полиэтиленовый пакет и пошла прямиком к тому служащему NADRA. Я бросила в него всеми нашими удостоверениями и сказала: «Послушайте, если вы не хотите выдавать ей паспорт, не выдавайте, но даже не вздумайте снова блокировать наши удостоверения! Разблокируйте их немедленно, или я сломаю каждый стул в этом офисе!» Он был так напуган, что начал извиняться. «Вы совсем как наша мать!» — говорил он». Гульзар отказывалась уходить, пока служащий не подтвердил, что их идентификаторы разблокированы и работают.
Младший ребенок Гульзар — Саба Гюль, долговязая 10-летняя девочка с взъерошенными волосами. Она любит лазать по обломкам вокруг их дома и наблюдать за всем вокруг из-за рваного оранжевого брезента, натянутого вместо стены, снесенной в последней попытке выселения жителей из города, как маленький солдат. Пока мама разговаривала, Саба без дела прыгала по двору, сидела на корточках среди кур и проводила пальцами по одежде, развешенной на веревках для просушки. Время от времени Гульзар посматривала на нее с выражением, свойственным матерям во всем мире, — суровой нежности.
Гульзар не может записать Сабу в государственную школу. По ее словам, сотрудники NADRA отказываются выдавать необходимые документы, потому что она родилась после смерти мужа Гульзар. База данных отметила этот трагический и неоспоримый факт как системную ошибку.
«Я не знала, как сказать им, что моя дочь уже была у меня в животе, когда мой муж умер, — сказала мне Гульзар, поглубже укутываясь в шаль. — Это женский разговор, вы же понимаете».
Как и любое программное обеспечение, система идентификации NADRA функционирует в пределах ограничений, заданных для нее людьми. Ее патрилинейная (следующая отцовской линии) структура предусматривает следующую процедуру: когда женщина выходит замуж, ее запись перемещается с древа ее отца на древо ее мужа. Когда она продлевает свой CNIC, имя мужа вносится в удостоверение вместо имени отца — но NADRA недавно объявила о смягчении этого правила. (Так или иначе, записи пакистанских мужчин никуда не переносятся.) Еще одно правило, разъясненное в заявлении 2014 года Тариком Маликом, тогдашним главой NADRA и главным создателем ее биометрических сервисов, требует, чтобы возраст человека был меньше, чем продолжительность брака его родителей. Это условие основано на негласном правиле: в Пакистане не рождаются внебрачные дети. Такие правила часто представлены как фиксированные атрибуты системы, но они основаны на мнении людей о том, как должно выглядеть пакистанское общество, а не на реальности.
По всему миру исследователи обнаруживают сложные и иногда противоречащие здравому смыслу последствия проектирования баз данных. Например, система цифровой идентификации Верховного комиссара Организации Объединенных Наций по делам беженцев также основана на составе семьи, однако, в отличие от NADRA, в качестве главы домашнего хозяйства указывается первый и самый старший человек, зарегистрированный в системе. Именно он впоследствии имеет право на получение пособий для всей семьи.
Эмрис Шумейкер, исследователь в области цифровой идентификации личности, работающий в Аммане (Иордания), пояснил, что когда семьи из Южного Судана искали убежища в Уганде, женщины и дети бежали первыми. Назначенные официальными главами своих семей, многие женщины почувствовали себя вновь наделенными полномочиями. «Они могли принимать разные финансовые решения. Они могли инвестировать в образование, — рассказал Шумейкер. — Но их партнеры были не слишком рады тому, что не могут больше контролировать ресурсы семьи. По-видимому, это и было самой главной причиной домашнего насилия среди беженцев».
В случае NADRA ряд судебных исков ярко иллюстрирует, как хаотичность реальной жизни сталкивается с ограничениями автоматизированной базы данных. В 2013 году власти заблокировали CNIC Урудж Табани, молодой женщины 1993 года рождения. На момент ее появления на свет, согласно общедоступным судебным документам, мать и отец Табани состояли в браке уже четыре года. Год спустя другой мужчина заявил, что он — муж ее матери, что они поженились до ее второго брака и так и не развелись. В свою очередь, отец Табани подал заявление об аннулировании их брака, а многие годы спустя, в 2011 году, когда Табани исполнилось 18 лет и она получила собственный CNIC, ее отец подал прошение в NADRA удалить ее из его генеалогического дерева, что и было сделано, хотя происхождение Табани не оспаривалось. Тем не менее, согласно правилам, определяющим работу базы данных NADRA, брак был аннулирован, поэтому Табани попросту не могла существовать.
В 2019 году Табани подала иск против NADRA в Высокий суд Исламабада и выиграла его. Суд обязал NADRA и ее отца выплатить ей по полмиллиона рупий (более 204 тысяч рублей) в качестве компенсации. Однако в 2018 году 22-летней Фатиме Татир повезло куда меньше. Фатима выступила с противоположным требованием: она обратилась в Верховный суд с иском об удалении имени ее отца из документов, удостоверяющих ее личность. Он бросил ее сразу после рождения, перестал платить алименты, когда она была совсем маленькой, и отказался помочь ей подать заявление на получение CNIC или паспорта — так почему ее личность должна быть связана с его именем? Вместо этого она хотела называться «бинт-и-Пакистан» — дочерью Пакистана.
На протяжении многих лет NADRA шла на уступки для определенных групп, не соответствующих ее традиционному представлению о семье. В 2014 году, после трехлетней судебной тяжбы, орган смягчил определение термина «родитель» для сирот, позволив руководителю детского дома становиться законным опекуном ребенка. В 2017 году, снова под давлением судебного разбирательства, NADRA разъяснила свою политику в отношении сообщества «хаваджа сира» (транссексуалов, или представителей третьего пола) и позволила лидерам общин, или «гуру», быть указанными вместо родителя в удостоверениях представителей этой общины. Несколькими годами ранее община вступила в противостояние с властями и отвоевала право своих членов идентифицировать себя в своих CNIC как представителей третьего пола, добившись отмены первоначальной рекомендации о прохождении обязательного медицинского обследования для подтверждения их интерсексуальности.
«Я не знала, как сказать им, что моя дочь уже была у меня в животе, когда мой муж умер, — сказала мне Гульзар, поглубже укутываясь в шаль. — Это женский разговор, вы же понимаете».
Как и любое программное обеспечение, система идентификации NADRA функционирует в пределах ограничений, заданных для нее людьми. Ее патрилинейная (следующая отцовской линии) структура предусматривает следующую процедуру: когда женщина выходит замуж, ее запись перемещается с древа ее отца на древо ее мужа. Когда она продлевает свой CNIC, имя мужа вносится в удостоверение вместо имени отца — но NADRA недавно объявила о смягчении этого правила. (Так или иначе, записи пакистанских мужчин никуда не переносятся.) Еще одно правило, разъясненное в заявлении 2014 года Тариком Маликом, тогдашним главой NADRA и главным создателем ее биометрических сервисов, требует, чтобы возраст человека был меньше, чем продолжительность брака его родителей. Это условие основано на негласном правиле: в Пакистане не рождаются внебрачные дети. Такие правила часто представлены как фиксированные атрибуты системы, но они основаны на мнении людей о том, как должно выглядеть пакистанское общество, а не на реальности.
По всему миру исследователи обнаруживают сложные и иногда противоречащие здравому смыслу последствия проектирования баз данных. Например, система цифровой идентификации Верховного комиссара Организации Объединенных Наций по делам беженцев также основана на составе семьи, однако, в отличие от NADRA, в качестве главы домашнего хозяйства указывается первый и самый старший человек, зарегистрированный в системе. Именно он впоследствии имеет право на получение пособий для всей семьи.
Эмрис Шумейкер, исследователь в области цифровой идентификации личности, работающий в Аммане (Иордания), пояснил, что когда семьи из Южного Судана искали убежища в Уганде, женщины и дети бежали первыми. Назначенные официальными главами своих семей, многие женщины почувствовали себя вновь наделенными полномочиями. «Они могли принимать разные финансовые решения. Они могли инвестировать в образование, — рассказал Шумейкер. — Но их партнеры были не слишком рады тому, что не могут больше контролировать ресурсы семьи. По-видимому, это и было самой главной причиной домашнего насилия среди беженцев».
В случае NADRA ряд судебных исков ярко иллюстрирует, как хаотичность реальной жизни сталкивается с ограничениями автоматизированной базы данных. В 2013 году власти заблокировали CNIC Урудж Табани, молодой женщины 1993 года рождения. На момент ее появления на свет, согласно общедоступным судебным документам, мать и отец Табани состояли в браке уже четыре года. Год спустя другой мужчина заявил, что он — муж ее матери, что они поженились до ее второго брака и так и не развелись. В свою очередь, отец Табани подал заявление об аннулировании их брака, а многие годы спустя, в 2011 году, когда Табани исполнилось 18 лет и она получила собственный CNIC, ее отец подал прошение в NADRA удалить ее из его генеалогического дерева, что и было сделано, хотя происхождение Табани не оспаривалось. Тем не менее, согласно правилам, определяющим работу базы данных NADRA, брак был аннулирован, поэтому Табани попросту не могла существовать.
В 2019 году Табани подала иск против NADRA в Высокий суд Исламабада и выиграла его. Суд обязал NADRA и ее отца выплатить ей по полмиллиона рупий (более 204 тысяч рублей) в качестве компенсации. Однако в 2018 году 22-летней Фатиме Татир повезло куда меньше. Фатима выступила с противоположным требованием: она обратилась в Верховный суд с иском об удалении имени ее отца из документов, удостоверяющих ее личность. Он бросил ее сразу после рождения, перестал платить алименты, когда она была совсем маленькой, и отказался помочь ей подать заявление на получение CNIC или паспорта — так почему ее личность должна быть связана с его именем? Вместо этого она хотела называться «бинт-и-Пакистан» — дочерью Пакистана.
На протяжении многих лет NADRA шла на уступки для определенных групп, не соответствующих ее традиционному представлению о семье. В 2014 году, после трехлетней судебной тяжбы, орган смягчил определение термина «родитель» для сирот, позволив руководителю детского дома становиться законным опекуном ребенка. В 2017 году, снова под давлением судебного разбирательства, NADRA разъяснила свою политику в отношении сообщества «хаваджа сира» (транссексуалов, или представителей третьего пола) и позволила лидерам общин, или «гуру», быть указанными вместо родителя в удостоверениях представителей этой общины. Несколькими годами ранее община вступила в противостояние с властями и отвоевала право своих членов идентифицировать себя в своих CNIC как представителей третьего пола, добившись отмены первоначальной рекомендации о прохождении обязательного медицинского обследования для подтверждения их интерсексуальности.
Однако в случае Фатимы суд занял жесткую консервативную позицию. Выслушав аргументы NADRA, которая утверждала, что не может оставить пустым поле данных об отце без установки нового программного обеспечения, суд отклонил ходатайство девушки. Удаление имени ее отца, гласило решение, противоречит как нормам шариата, так и конституции Пакистана. При этом суд не дал ответа на фундаментальный вопрос о том, почему отцовство является неотъемлемой частью гражданства.
А что, если отца вообще нет? В конце 2000-х годов гражданка Великобритании и Пакистана переехала в Исламабад со своей пятилетней дочерью. Ребенок был зачат в Великобритании с помощью донорской спермы, то есть в рамках процедуры, незаконной в Пакистане. Когда женщина попыталась подать заявление на получение документов для ребенка, сотрудники NADRA были сбиты с толку. Система не смогла обработать — в буквальном смысле — информацию о ребенке без отца. У женщины, чьей дочери сейчас 12 лет, не было никакого желания начинать какие бы то ни было разбирательства, поэтому она решила просто регулярно продлевать визу своей дочери, чтобы та могла оставаться в Пакистане. У нее были определенные преимущества: относительно уверенное финансовое положение, которое позволило ей использовать частные альтернативы государственным услугам, и британское гражданство, на которое можно было при необходимости опереться. Для них проблема CNIC было всего лишь мелкой проблемой, слегка потрепавшей нервы.
Концепция гражданства в Пакистане размыта. «На самом деле, в урду нет слова, которое адекватно описывало бы это понятие», — говорит Айша Сиддики, географ Кембриджского университета, специализирующаяся на вопросах развития в постколониальный период. В разговорной речи используется слово «шехри» — более близкое по смыслу к словосочетанию «городской житель». В 2012 году Сиддики начала изучать последствия беспрецедентных наводнений в Пакистане. Обильный сезон дождей в предыдущие два года привел к тому, что река Инд вышла из берегов, затопив пятую часть страны. Погибло почти 2000 человек, еще 20 миллионов остались без крыши над головой и средств к существованию.
В тот раз Пакистану, долгое время зависящему от международной помощи, пришлось полагаться на собственные механизмы социальной защиты. ООН назвала то наводнение величайшим гуманитарным кризисом в новейшей истории, но глобальная помощь в Пакистану поступила ограниченная.
NADRA приняла решение вмешаться и помочь, используя свою биометрическую базу данных для выявления пострадавших от наводнения и оказания им поддержки. Власти создали регистрационные пункты в затопленных районах и использовали фургоны, оснащенные оборудованием, для повторной сдачи отпечатков пальцев тех, чьи удостоверения личности были утеряны. Было выдано около 700 00 повторных CNIC, и почти три миллиона семей получили 77 миллиардов рупий (почти 32 млрд рублей). У многих из пострадавших не было банковского счета, поэтому NADRA выдала им дебетовые карты для снятия наличных в банкомате с временных счетов, открытых правительством на их имя.
А что, если отца вообще нет? В конце 2000-х годов гражданка Великобритании и Пакистана переехала в Исламабад со своей пятилетней дочерью. Ребенок был зачат в Великобритании с помощью донорской спермы, то есть в рамках процедуры, незаконной в Пакистане. Когда женщина попыталась подать заявление на получение документов для ребенка, сотрудники NADRA были сбиты с толку. Система не смогла обработать — в буквальном смысле — информацию о ребенке без отца. У женщины, чьей дочери сейчас 12 лет, не было никакого желания начинать какие бы то ни было разбирательства, поэтому она решила просто регулярно продлевать визу своей дочери, чтобы та могла оставаться в Пакистане. У нее были определенные преимущества: относительно уверенное финансовое положение, которое позволило ей использовать частные альтернативы государственным услугам, и британское гражданство, на которое можно было при необходимости опереться. Для них проблема CNIC было всего лишь мелкой проблемой, слегка потрепавшей нервы.
Концепция гражданства в Пакистане размыта. «На самом деле, в урду нет слова, которое адекватно описывало бы это понятие», — говорит Айша Сиддики, географ Кембриджского университета, специализирующаяся на вопросах развития в постколониальный период. В разговорной речи используется слово «шехри» — более близкое по смыслу к словосочетанию «городской житель». В 2012 году Сиддики начала изучать последствия беспрецедентных наводнений в Пакистане. Обильный сезон дождей в предыдущие два года привел к тому, что река Инд вышла из берегов, затопив пятую часть страны. Погибло почти 2000 человек, еще 20 миллионов остались без крыши над головой и средств к существованию.
В тот раз Пакистану, долгое время зависящему от международной помощи, пришлось полагаться на собственные механизмы социальной защиты. ООН назвала то наводнение величайшим гуманитарным кризисом в новейшей истории, но глобальная помощь в Пакистану поступила ограниченная.
NADRA приняла решение вмешаться и помочь, используя свою биометрическую базу данных для выявления пострадавших от наводнения и оказания им поддержки. Власти создали регистрационные пункты в затопленных районах и использовали фургоны, оснащенные оборудованием, для повторной сдачи отпечатков пальцев тех, чьи удостоверения личности были утеряны. Было выдано около 700 00 повторных CNIC, и почти три миллиона семей получили 77 миллиардов рупий (почти 32 млрд рублей). У многих из пострадавших не было банковского счета, поэтому NADRA выдала им дебетовые карты для снятия наличных в банкомате с временных счетов, открытых правительством на их имя.
Сиддики описывает те события, как пример «гражданства в условиях катастрофы», укрепления общественного договора между государством и гражданами после кризиса. «Этот случай стал первым на памяти большинства людей, когда они получили что-то от государства просто за то, что были его гражданами, а не потому, что у них были нужные связи или что-то подобное, — поделилась она. — Государство обратилось к ним через эту самую универсальную платформу в крайне бюрократизированной манере. Люди, с которыми мне довелось пообщаться, хотели, чтобы государство их увидело, и в некотором смысле удостоверение NADRA давало им такую возможность».
Медленно и как минимум отчасти благодаря схемам, реализуемым NADRA, концепция гражданства превращалось из абстрактного понятия в материальные выгоды. По словам Сиддики, «сбрасывать со счетов практически революционный потенциал этого процесса никак нельзя». Когда в результате землетрясения в южном Белуджистане в 2013 году погибло по меньшей мере 800 человек, должностные лица NADRA выступили в качестве спасателей просто потому, что у них были офисы и транспортные средства на месте. Для некоторых пакистанцев, проживающих в районах, где не было никаких других государственных учреждений — даже почтового отделения или полицейского участка, — первая встреча с государством, за исключением, возможно, военных, состоялась именно с представителями NADRA.
Заманчивое обещание NADRA стать великим уравнителем прослеживается в недавно опубликованном рекламном видеоролике. Женщина заходит в сервисный центр и садится напротив служащей NADRA. Она смотрит в объектив, а затем прикладывает кончики пальцев, один за другим, к биометрическому устройству. Уходя из центра с регистрационной формой в руках, она улыбается, приподнимая подбородок. «У меня будет собственное национальное удостоверение личности, — поет голос на заднем плане, — я буду шагать вперед с гордостью». На экране появляются и другие женщины: матери, жены и вдовы, трансгендерные женщины, женщины в инвалидных колясках: «Эта карта будет моей честью». Они ходят в банки и больницы, поступают в колледж, стоят в очереди на голосование, и держат поднятым вверх большой палец, испачканный чернилами, с сияющими улыбками: «Мы должны исполнить свой гражданский долг и получить национальное удостоверение личности».
Харис Газдар понимает, что люди чаще всего не хотят жить «вне системы», без гарантий и преимуществ, предлагаемых гражданством: «Большинство людей на самом деле хотят быть в системе, хотят что-то от нее получить. Они хотят голосовать, хотят, чтобы их дети ходили в соответствующие школы, хотят иметь банковские счета, телефоны и все остальное. И все, что требуется для доступа к такой системе — например, национальное удостоверение личности, — им тоже нужно».
Газдар видит в NADRA что-то неизбежное — то, что создал бы рынок, если бы этого не сделало государство. Его беспокоит вопрос о том, как организация может стать более инклюзивной и более близкой к той доброжелательной технологической утопии, изображенной в рекламном видеоролике. «Теперь, когда у нас есть инструмент, столь важный и мощный, как мы его используем? И почему так много людей оказались за бортом? — спрашивает он. — Как так вышло, что многие люди высказывают свои претензии? Почему ошибки системы превращают жизнь людей в ад?»
Большинство страшных историй — о простых людях, оказавшихся за бортом системы NADRA — являются частью более старого, глобального нарратива о бюрократии как непрошибаемой стене, но в большинстве других случаев столкновения государственных и частных интересов у людей, по крайней мере, есть некоторые средства защиты. «Полиция может арестовать меня, а я могу это оспорить, — приводит пример Газдар. — Существуют определенные процедуры, даже если они часто нарушаются. В случае с NADRA проблема заключается в том, что она так быстро разрослась и взяла под контроль многие области (ввиду активного использования нами современных технологий), что ни у кого не было возможности даже обсудить эти процедуры».
Когда защитница цифровых прав человека Нигхат Дад проезжает через Лахор, второй по величине город Пакистана, она всегда замечает камеры видеонаблюдения, установленные вдоль улиц и снимающие прохожих. «На самом деле это довольно неприятно, — отмечает она. Они резко мерцают, когда делают кадр. Если вы в этот момент находитесь за рулем, это может стать угрозой безопасности. Люди часто жалуются на это мерцание, но я никогда не слышала, чтобы кто-то интересовался, что именно записывается, где обрабатываются данные, кто имеет к ним доступ, когда они будут уничтожены. Эти вопросы приходят в голову мне, но обычного человека они мало волнуют. Нам всегда говорили, что эта система призвана сделать нашу жизнь безопаснее».
Камеры видеонаблюдения, численность которых достигает как минимум 10 000, установленные в 2000 мест по всему городу (хотя почти половина из них, как сообщается, не работают) — часть проекта «Безопасный город Лахор». Это лишь одна из нескольких подобных инициатив, связанных с базой данных NADRA, которые разворачивают в городских районах по всему Пакистану. Большинство из них были установлены в партнерстве с китайской технологической фирмой Huawei. (Согласно исследованию, проведенному вашингтонским Центром стратегических и международных исследований, Пакистан подписал с Huawei больше соглашений такого рода, чем любая другая страна в мире.) Проект «Безопасный город» впервые привлек пристальное внимание общественности в 2019 году, когда в социальные сети просочились интимные изображения пар в автомобилях, снятые камерами видеонаблюдения, причем на них четко видны номерные знаки.
Медленно и как минимум отчасти благодаря схемам, реализуемым NADRA, концепция гражданства превращалось из абстрактного понятия в материальные выгоды. По словам Сиддики, «сбрасывать со счетов практически революционный потенциал этого процесса никак нельзя». Когда в результате землетрясения в южном Белуджистане в 2013 году погибло по меньшей мере 800 человек, должностные лица NADRA выступили в качестве спасателей просто потому, что у них были офисы и транспортные средства на месте. Для некоторых пакистанцев, проживающих в районах, где не было никаких других государственных учреждений — даже почтового отделения или полицейского участка, — первая встреча с государством, за исключением, возможно, военных, состоялась именно с представителями NADRA.
Заманчивое обещание NADRA стать великим уравнителем прослеживается в недавно опубликованном рекламном видеоролике. Женщина заходит в сервисный центр и садится напротив служащей NADRA. Она смотрит в объектив, а затем прикладывает кончики пальцев, один за другим, к биометрическому устройству. Уходя из центра с регистрационной формой в руках, она улыбается, приподнимая подбородок. «У меня будет собственное национальное удостоверение личности, — поет голос на заднем плане, — я буду шагать вперед с гордостью». На экране появляются и другие женщины: матери, жены и вдовы, трансгендерные женщины, женщины в инвалидных колясках: «Эта карта будет моей честью». Они ходят в банки и больницы, поступают в колледж, стоят в очереди на голосование, и держат поднятым вверх большой палец, испачканный чернилами, с сияющими улыбками: «Мы должны исполнить свой гражданский долг и получить национальное удостоверение личности».
Харис Газдар понимает, что люди чаще всего не хотят жить «вне системы», без гарантий и преимуществ, предлагаемых гражданством: «Большинство людей на самом деле хотят быть в системе, хотят что-то от нее получить. Они хотят голосовать, хотят, чтобы их дети ходили в соответствующие школы, хотят иметь банковские счета, телефоны и все остальное. И все, что требуется для доступа к такой системе — например, национальное удостоверение личности, — им тоже нужно».
Газдар видит в NADRA что-то неизбежное — то, что создал бы рынок, если бы этого не сделало государство. Его беспокоит вопрос о том, как организация может стать более инклюзивной и более близкой к той доброжелательной технологической утопии, изображенной в рекламном видеоролике. «Теперь, когда у нас есть инструмент, столь важный и мощный, как мы его используем? И почему так много людей оказались за бортом? — спрашивает он. — Как так вышло, что многие люди высказывают свои претензии? Почему ошибки системы превращают жизнь людей в ад?»
Большинство страшных историй — о простых людях, оказавшихся за бортом системы NADRA — являются частью более старого, глобального нарратива о бюрократии как непрошибаемой стене, но в большинстве других случаев столкновения государственных и частных интересов у людей, по крайней мере, есть некоторые средства защиты. «Полиция может арестовать меня, а я могу это оспорить, — приводит пример Газдар. — Существуют определенные процедуры, даже если они часто нарушаются. В случае с NADRA проблема заключается в том, что она так быстро разрослась и взяла под контроль многие области (ввиду активного использования нами современных технологий), что ни у кого не было возможности даже обсудить эти процедуры».
Когда защитница цифровых прав человека Нигхат Дад проезжает через Лахор, второй по величине город Пакистана, она всегда замечает камеры видеонаблюдения, установленные вдоль улиц и снимающие прохожих. «На самом деле это довольно неприятно, — отмечает она. Они резко мерцают, когда делают кадр. Если вы в этот момент находитесь за рулем, это может стать угрозой безопасности. Люди часто жалуются на это мерцание, но я никогда не слышала, чтобы кто-то интересовался, что именно записывается, где обрабатываются данные, кто имеет к ним доступ, когда они будут уничтожены. Эти вопросы приходят в голову мне, но обычного человека они мало волнуют. Нам всегда говорили, что эта система призвана сделать нашу жизнь безопаснее».
Камеры видеонаблюдения, численность которых достигает как минимум 10 000, установленные в 2000 мест по всему городу (хотя почти половина из них, как сообщается, не работают) — часть проекта «Безопасный город Лахор». Это лишь одна из нескольких подобных инициатив, связанных с базой данных NADRA, которые разворачивают в городских районах по всему Пакистану. Большинство из них были установлены в партнерстве с китайской технологической фирмой Huawei. (Согласно исследованию, проведенному вашингтонским Центром стратегических и международных исследований, Пакистан подписал с Huawei больше соглашений такого рода, чем любая другая страна в мире.) Проект «Безопасный город» впервые привлек пристальное внимание общественности в 2019 году, когда в социальные сети просочились интимные изображения пар в автомобилях, снятые камерами видеонаблюдения, причем на них четко видны номерные знаки.
Чтобы написать коммент, необходимо залогиниться
Что такое биометрия?
Система биометрии — распознавание людей по одной или более физическим или поведенческим чертам — успешно внедряется по всему миру.
Политики и компании, разрабатывающие эти системы, заявляют, что это — шаг к безопасности и социальной защищенности миллионов людей. Но, по мнению критиков, многие биометрические системы отражают то, как должно выглядеть общество, а не то, каким оно является на самом деле.
В некоторых странах биометрические данные используются для доступа к госпорталам: к “Госуслугам” в России и к “Дие” — в Украине.
В Москве с 15 октября работает система FacePay: проезд на метро можно оплатить через систему распознавания лиц. В 2022 биометрическую систему оплаты планируют распространить на всю транспортную систему в стране.
Мансур был убит в мгновение ока, и теперь его смерть — часть 20-летних злоключений Американцев в Афганистане. Однако его пережил глянцевый прямоугольник мятно-зеленого пластика, извлеченный из обугленных останков автомобиля, — удостоверение личности, выданное Национальным управлением базы данных и регистрации Пакистана, известным как NADRA, которое идентифицировало его как Вали Мухаммада, гражданина Пакистана.
Тот факт, что у главы «Талибана» было национальное удостоверение личности, которое якобы невозможно подделать, стало большим конфузом для правительства Пакистана. В ответ оно запустило общенациональную кампанию «повторной проверки», направленную на выявление иностранцев, выдающих себя за граждан страны, в результате чего 180 миллионам человек пришлось доказывать, что они на самом деле пакистанцы.
Тем летом, на фоне драматической войны против терроризма женщина по имени Гульзар Биби получила от NADRA письмо, в котором сообщалось, что ее удостоверение личности заблокировано. Тогда ей было невдомек, что это событие перевернет ее жизнь с ног на голову и заставит ее жить в страхе долгие годы.
Женщина средних лет, мать девятерых детей, голос которой пронизывают нотки возмущения, когда она начинает рассказывать свою историю, Гульзар последние 40 лет живет в неформальном поселении в столице Пакистана Исламабаде. Сезон дождей она проводит, бормоча строки из Корана и молясь, чтобы поднимающаяся в забитых мусором сточных канавах в округе вода не смыла ее дом. Остальную часть года ее занимают угрозы выселения со стороны муниципальных властей Исламабада и наблюдения за бульдозерами, приехавшими, чтобы снести ее дом.
Жизнь 53-летней Гульзар и без того была не сахар, но решение NADRA приостановить действие ее компьютеризированного национального удостоверения личности (CNIC) лишило ее возможности делать то, что большинство людей считает само собой разумеющимся. Она осталась без мобильной связи, в результате чего потеряла доступ к программам социального обеспечения, которые выделяли ее детям продовольственные наборы, субсидируемые государством лекарства и давали им возможность получать бесплатное школьное образование. Вскоре и старшая дочь Гульзар узнала, что действие ее удостоверения личности также было приостановлено. Выражаясь официальным языком NADRA, оно было «отозвано в цифровом виде». Следующими стали все трое сыновей Гульзар и ее брат из Лахора. Вся семья как костяшки домино оказалась в крайне незавидном положении.
В письме говорилось о том, что Гульзар должна посетить государственное учреждение, расположенное в пяти километрах от ее дома. Она, вдова, которая едва сводит концы с концами, убирая дома богатых людей, и живет с рядом хронических заболеваний! Кроме того, несколько лет назад ее покусала свора собак. Инфекция распространилась по организму, вызвала сепсис и привела к необратимым последствиям. «Я прохожу пару шагов и задыхаюсь», — посетовала она. Тем не менее иного варианта не было — пришлось идти, ведь без государственной поддержки ей было не выжить.
Ситуация, в которую попала Гульзар, вполне себе рядовая для Пакистана. В 2016 году NADRA заявила, что с сентября 2013 года блокирует в среднем 225 CNIC в день, то есть в общей сложности почти 660 000 жизней были повергнуты в пучину хаоса. Многие из удостоверений удалось восстановить, однако по состоянию на март 2020 года более 150 000 CNIC оставались заблокированными. За последние два десятилетия такое компьютеризированное национальное удостоверение личности стало основой всех аспектов жизни граждан Пакистана. Поскольку оно также является официальным признаком гражданства, конфискация удостоверения по сути превращает его владельца в апатрида.
Основанная в 2000 году, NADRA получила международное признание за разработку и внедрение национальной базы данных, которая содержит персональные и биометрические данные 98% населения Пакистана. Всемирный банк назвал организацию «единственным источником достоверных идентификационных данных» в стране. С тех пор эта организация, подпадающая под юрисдикцию Министерства внутренних дел, но действующая как независимое юридическое лицо, помогла реализовать проекты, связанные с идентификацией личности, в Бангладеш, Кении, Нигерии, Шри-Ланке и Южном Судане.
В то же время, как могут засвидетельствовать тысячи пакистанцев, NADRA является прекрасным примером того, какую опасность таит в себе неконтролируемая цифровизация, как централизованные базы данных могут использоваться против людей, не соответствующих представлениям государства об образцовом гражданине, — в частности, в ущерб женщинам, рабочему классу и этническим, сексуальным и религиозным меньшинствам, и того, как подобные системы могут окончательно вытеснить людей вроде Гульзар на обочину жизни. Информация, собранная NADRA, объем которой ошеломляет и увеличивается с каждой минутой, хранится без каких бы то ни было правовых гарантий, а это значит, что нет никакой возможности узнать, как она используется или может быть использована в будущем.
Несмотря на многочисленные запросы, NADRA так и не ответила на вопросы, поднятые в этом материале.
Биометрия (от греч. bios — «жизнь» и metron — «измерять») была частью систем идентификации в течение нескольких тысячелетий. Существуют многочисленные свидетельства ее использования — от ассирийских квитанций об оплате до чернильных отпечатков в китайских записях о разводе.
В Южной Азии, однако, сбор и сверка подобной персональной информации традиционно ассоциируется с миром преступности и государственного контроля.
В 1858 году неподалеку от реки Хугли в Западной Бенгалии, Индия, английский государственный служащий по имени Уильям Джеймс Гершель приказал местному подрядчику по имени Раджьядхар Конаи оставить отпечаток своей ладони на листе бумаги, чтобы заверить договоренность, которой они достигли, придать ей обязательный и неоспоримый характер.
«Я всего лишь хотел припугнуть Конаи, чтобы он не вздумал отказываться от исполнения обязательств, скрепленных его подписью», — вспоминал впоследствии Гершель. Чиновник был поражен уникальностью и в то же время воспроизводимостью отпечатка человеческой руки, и его решение стало первым современным использованием биометрических данных в официальных целях. Для таких, как он, чиновников Британской империи, коренные жители Южной Азии, как правило, были на одно лицо. Индивидуальная идентичность, как выразился один ученый, была скрыта от взгляда колониалистов. Гершель же считал, что уникальность биометрической информации человека может помочь колониальным властям отслеживах своих подданных.
Становление дактилоскопии, как пишет историк Чандак Сенгупта в своей книге «Отпечаток Раджа: как в колониальной Индии зародилась дактилоскопия» (“Imprint of the Raj: How Fingerprinting was Born in Colonial India”), немного напоминает порошок карри: «она была разработана в Индии, но не была исконно индийской, создана британцами, но не в Британии… была одной из британских традиций, но затем постепенно распространилась по всему миру, размывая упрощенную границу, которую мы часто проводим между домом и империей». К 1897 году снятие отпечатков пальцев практиковала вся бенгальская полиция; четыре года спустя этот метод в своих уголовных расследованиях взяла на вооружение и лондонская полиция.