Результаты поиска потегуДиана Удовиченко

Плохая девочка

Расскажу вам про совершенно отмороженную даму, которая умудрилась в XVII веке жить, как ей хотелось, и сам король с этим согласился. Биография ее настолько невероятна, что многие считают это легендой — не могут поверить, что такое возможно. А между тем, вполне себе исторический персонаж.

Жила-была во Франции Жюли д’Обиньи. Родилась в 1670 году. Отец хотел мальчика, но что-то пошло не так. Увидев дочку, он сказал:

— Ладно, будешь мне вместо сына.

И воспитывал Жюли, как пацана. Научил фехтовать, драться, все время внушал:

— Мужиком, доченька, быть интереснее. Свободы больше. Вот тебе не повезло бабой родиться, но хоть до замужества поживи нормально.

В итоге выросла девочка красивая — изящная, белокурая, голубоглазая. Но вела себя, как мужик, потому что ей так было интереснее. Когда Жюли исполнилось 15 лет, на нее обратил внимание граф д’Арманьяк, у которого папа девушки работал секретарем.

— О, какой пти флёр! — восхитился он. — Иди сюда, я тебя сорву.

Жюли стала любовницей графа. Но в силу возраста д’Арманьяк в койке был не очень — так только, одна галантность, и никакого толку.

Папа об этом узнал, и говорит:

— Придется тебя, доченька, выдать замуж, чтобы позор прикрыть.

Выдали Жюли за некоего господина Мопена. Тот тоже постельными умениями не отличался, зато галантен был до безобразия.

— Что-то хуйня какая-то этот ваш секс, — сделала вывод Жюли. — Фехтование лучше.

Познакомилась со знаменитым фехтовальщиком Сераном. А он как раз замочил человека на дуэли, и говорит:

— Ма шер ами, я вынужден бежать из Парижа. Если хочешь, поехали со мной.

— Да поехали, конечно, — отвечает Жюли. — А то меня тут галантным сексом заебали, надоел этот замуж.

— Дело в том, что я тебя тоже буду сексом ебать, — поясняет Серан. — Иначе никак. Бабы для того и нужны.

— Хуй с тобой, еби, раз это принципиально, — решила Жюли, и сбежала от мужа в Марсель.

Господин Мопен только слезы утер, да сел у окошка ждать возвращения супруги. А она в Марселе развлекалась, как могла. С Сераном на пару выступала с фехтовальными номерами. Причем переодевалась в мужчину, шпагой работала так ловко, что никто из зрителей не заподозрил в ней девушку. Еще у обоих были хорошие голоса, и они подрабатывали оперными певцами.

Но вдруг однажды Жюли увидела среди зрителей прекрасную девушку, дочь марсельского торговца. И влюбилась. Подходит к ней в мужском костюме, говорит:

— Разрешите представиться: шевалье д’Обиньи. Позвольте вас трахнуть, — и каблуками так щелк-щелк выразительно, а глазами зырк-зырк.

Девушка обмерла от такого прекрасного, хоть малорослого шевалье, согласилась. Но увидела его голым, и возмутилась:

— Как так? Вы же баба! Вон и сиськи у вас имеются, и все остальное.

— Ну какая тебе разница, мон амур? — убеждала Жюли. — Зато никакого галантного секса, никаких хуев богомерзких. Выебу так, что век помнить будешь.

Девушка отдалась в порядке эксперимента, ей понравилось. А Жюли наконец поняла, почему ее секс раньше не устраивал:

— Вон в чем дело! Трахать интереснее, чем когда тебя трахают! Вот почему папа говорил, что мужиком быть лучше!

Стали они сожительствовать. Но это очень огорчило родителей девушки.

— Нам до толерантности еще триста лет! Нехуй семью позорить!

Девушку заточили в монастырь.

— Э, ну зачем сразу туда? — просила Жюли. — Лучше замуж ее выдайте.

— Хули толку? — возражали родители. — Тебя вон выдали, чем это помогло? Гарцуешь по Европе и девок портишь.

— А ля гер комм а ля гер, — решила Жюли.

Отступать она не привыкла, переоделась в женское платье, явилась в тот же монастырь, в послушницы. Их роман с подругой продолжился. Но д’Обиньи унылый монастырский быт не устраивал, молиться она не желала, и думала, как бы сбежать. На ее счастье, померла одна из монахинь. Жюли под покровом ночи перетащила ее в келью своей подруги, уложила в постель.

— Ой, зачем ты трупак принесла? — удивилась девушка. — Некрофилией займемся, что ли?

— Это потом, — сурово ответила Жюли. — А сейчас валим, пока не началось.

Подожгла келью с трупом — типа, это ее подруга погибла. А сама переоделась в мужскую одежду, сбежала и любимую с собой увела. План так себе, конечно. В монастыре быстро провели ревизию трупов, поняли, что их больше не стало. Заявили в полицию.

Между тем дамочки жили, как хотели. Но вдруг Жюли надоела любовница.

— Шла бы ты домой, — сказала она, — А то это уже на супружество похоже. Трахаю только тебя, тоска и скука.

Обиженная девица вернулась к родителям, и сдала место, где жила д’Обиньи. Ее взяли, посадили в тюрьму, судили. Жюли была в мужской одежде. Никто не мог поверить, что такое вытворила баба, а добрая традиция заглядывать заключенным между ног появилась гораздо позже. Поэтому Жюли судили, как мужика — кавалера д’Обиньи.

— Монахиню сжег? — строго спросили судьи.

Жюли пожала плечами.

— Вот и мы тебя сожжем, — решили судьи. — Приговариваем к смерти через сожжение.

— Так, блядь, не годится, — возразила Жюли. — Я дохлую монахиню сожгла. А вы меня живьем собираетесь.

— А это за похищение невинной девицы, — пояснили судьи.

Правосудие такое не очень: Жюли-то никого не убила. Но суровые времена, чо.

Папа Жюли очень горевал, сумел добиться приема у короля Людовика XIV.

— Помилуйте мою девочку, ваше величество, — попросил он.

— Какую нахуй девочку? — удивился Король Солнце. — Там же мальчик.

— А был ли мальчик? — патетически воскликнул папа, и рассказал всю историю Жюли.

— Ничего себе, какие у нас во Франции девицы есть! — порадовался Людовик Великий. — Трахать баб любит? Я ее понимаю, сам их трахать люблю. Говоришь, ей еще двадцати не исполнилось? Что ж она в тридцать утворит? Желаю посмотреть. Помиловать мальчика д’Обиньи, который девочка. Или девочку, которая мальчик? Похуй, помиловать!

— Ваше величество, — робко попросил папа д’Обиньи. — А может, вы ее к делу пристроите, чтобы она хоть трупы больше не жгла?

— А что она умеет, кроме как трахать баб?

— Фехтовать и петь.

— Ну в мушкетеры ее как-то не очень будет, — задумался Людовик. — Она ж там всех перережет. Ладно, пусть в Парижской опере поет.

Забрал папа Жюли из тюрьмы, привел в Оперу, говорит:

— Предвижу дальнейшие выебоны с твоей стороны, доченька. Поэтому выступай-ка ты под фамилией мужа, нечего наш род позорить, а позорь род Мопен, тем более, у него приставки "де" нет, так что какая хуй разница.

Жюли начала выступать под именем мадемуазель Мопен, никто даже не знал, что она мадам вообще-то. А законный супруг продолжал сидеть у окошка. Скоро Жюли стала получать ведущие партии, сделалась знаменитостью. Ну, а на досуге развлекалась прежним образом: переодевалась в мужскую одежду, выходила в свет, мужиков вызывала на дуэль и убивала, а баб соблазняла и трахала.

Однажды явилась она на бал-маскарад к герцогу Орлеанскому, стала там к бабам приставать. Одну вообще схватила в охапку, поцеловала взасос. Знатные господа возмутились, Жюли вызвала на дуэль сразу троих и качественно их продырявила. После этого сбежала в Брюссель.

Дуэли по закону были запрещены, за них полагалась смертная казнь. Королю доложили о выходке Жюли, но он сказал:

— В законе что написано? Дуэли запрещены мужчинам. Про баб там ни слова нет.

— Но она была в мужской одежде, ваше величество!

— Да, но под одеждой-то баба.

— Но ведь она людей покалечила!

— А какого хуя они вызов от бабы приняли? Сами виноваты. Помиловать девочку.

Так уж ему хотелось знать, что она дальше учинить может. Жюли вернулась, продолжила выступать в Парижской опере. Теперь мужики боялись принимать от нее вызовы, и обиженная мадемуазель Мопен пиздила их палкой, да еще грабила. Короче, унижала всячески. На нее заводили дела в суде, а король все прощал и миловал, ржал только.

Жюли окончательно решила, что трахать интереснее, и с мужчинами больше не спала. Ее последней любовницей была маркиза де Флорензак. Они жили два года вместе, потом маркиза умерла. А Жюли ушла в монастырь, но на этот раз никого не жгла, а провела два года, искупая грехи. Потом скончалась в возрасте 37 лет.

Мораль: если очень хочется, то можно. В любом веке. Главное, понравиться королю. )))

(С) Диана Удовиченко

Жил-был в Дании Питер Фройхен (иногда его называют Петер Фрейхен). Родился в 1886 году, мама у него была датчанка, а папа - юрист... То есть, ошиблась: добропорядочный еврейский бизнесмен.
Мальчик вымахал большенький, двух метров ростом. Еврейский папа надеялся, что сын пойдет по его стопам, и станет изучать финансы. Но Питер поехал в Копенгагенский университет, посмотрел на это вот все, и говорит:
— Ну на хуй, тоска такая, пойду в медики, там хоть на трупы в анатомичке посмотреть можно.
— Что ж, — отвечает папа, — Тоже хорошая профессия. Может, дантистом станешь или проктологом. Без куска хлеба не останешься: зубы и жопа есть у всех.

Однако через два года Питер окончательно заскучал, даже трупы его не утешали. Он бросил универ, и в 1906 году со своим другом Кнудом Расмуссеном отправился в Гренландию. Тогда были в моде арктические экспедиции.
Прибыл Питер в Арктику, обрадовался.
— Вот это, — говорит, - по мне. Сотни километров ледяных просторов, народу мало, свобода, короче!

Увидел инуитов, один из эскимосских народов, и обрадовался еще больше.
— Вот это настоящие люди! Глянь, Кнуд, как они тут выживают, во льдах-то!
Два года датские викинги провели среди инуитов. Питер так влюбился в них, что изучил язык, обычаи, научился строить иглу, охотиться на моржей и тюленей.

Через два года закончилась жрачка.
— Поехали домой, — предлагает Кнуд.
— Не, ты вали, и возвращайся с припасами, а я еще тут отдохну, мне понравилось, заебатый куророт, — отвечает Питер.

Расмуссен уехал, а Фройхен решил испытать себя на выносливость, и свалил от инуитов. Жил один почти два года, добывал еду охотой. Однажды увидел его белый медведь, слегка охуел и принял за моржа. Из-за усов, наверное. Стали они драться, Питер медведя замочил. Сшил себе из него шубу, гордый такой. А тут Кнуд возвращается с хуевой тучей провианта и всего такого.

— Я на своей шкуре испытал, как тяжело быть инуитом, — говорит Фройхен. — Давай им что ли магазин откроем.
Открыли они факторию, с товарами первой необходимости: продукты, оружие, горючее. Выменивали их на пушнину, причем давали хорошую цену, а вовсе не наебывали местное население. В факторию потянулись поставщики товара, другие арктические экспедиции, стала она перевалочным пунктом для полярников.
— Вы почему эскимосов не наебываете? — удивлялись приезжие.
— Мы вам не миссионеры, — сурово отвечал Питер, и показывал кулак.

Связываться с двухметровым чуваком, наряженным в шкуру белого медведя, никто не хотел: все полярники вели себя с инуитами прилично. А Питер женился на инуитке по имени Мекупалук. Очень любил ее, на руках носил, буквально. Жена родила ему сначала мальчика, назвала Мекусак Аватак Игимакссусукторангуапалук. А потом девочку, с нежным именем Пипалук Еттэ Тукумингуак Касалук Палика Хагер
— Эм… Ну чо, заебись имена, — сказал Фройхен. — Главное, простые и понятные.

Как-то повез он жену с детьми в Копенгаген.
— Что-то жарковато тут, — сказала Мекупалук. — И почему-то никто не хочет обращаться с нашим детям по имени. Невежливые датчане какие-то.
— Да уж, — нахмурился Питер. — Еще толпа везде, а мясо живет в супермаркете. Ну нахуй, поехали обратно.

Так и жили: Мекупалук растила детей, а Питер торговал с ее земляками, мотался по арктическим экспедициям. Опроверг, например, гипотезу американца Пири о том, что на севере Гренландии есть пролив.

Все было бы заебись, но жена его умудрилась подхватить грипп-испанку. И после 10 лет счастливой семейной жизни умерла.
Фройхен погрузил ее на сани, повез в местную церковь, к священнику из миссионеров, чтобы похоронить на церковном кладбище.
— Никак нельзя, сын мой. Обряд проводить не буду, — уперся священник. — Твоя жена некрещеная.

— Мудак ты, а не священник, — ответил Питер, и тут я с ним согласна. — Я сам ее похороню, а ты попробуй мне помешать.
Священник мешать не стал, не самоубийца же, однако, и не помог тоже. Фройхен и раньше не жаловал миссионеров, а после этого вообще стал противником церкви.

Чтобы Фройхен не горевал, Расмуссен затеял новую экспедицию. Питер оставил детей с родственниками жены, и попиздовал вокруг всей Арктики, через Гренландию, Канаду, Берингов пролив. Гуляли они так три года. Когда уже довольные возвращались домой, случилась снежная буря, Питер умудрился отстать от экспедиции. Мело жутко, он забрался под нарты, и уснул.

Просыпается — метель-то кончилась, но его снегом занесло по самое не горюй. От его дыхания снег подтаял, замерз обратно, и сидит он теперь под нартами, в ледяной пещере, на манер какой-нибудь ебучей спящей красавицы в хрустальном гробу. Фройхен попробовал стену пробить — бесполезно. А все инструменты — на нартах, в багаже. Но туда пробиться нереально.

Что же сделал этот замечательный человек? Он насрал. А потом из получившегося материала вылепил зубило. Пока тепленькое. Долго ждал, когда оно застынет и затвердеет. Этим зубилом Питер проковырял дорогу на волю. Инструментом из говна. Возможно, там еще были палки. Тогда из говна и палок.

Но это еще не самое охуительное. Фройхен вылез, пошел догонять экспедицию. Добрался до временной базы, разделся, смотрит — а пальцы-то на ноге отморожены.
— Ишь бы, блядь, незадача какая, — огорчается Питер. — Ну ладно. Зря я, что ли, два года в медицинском отмантулил…

Он удалил себе пальцы плоскогубцами и молотком. Не спрашивайте, как, я не знаю. Может, то самое зубило тоже в процессе участвовало. Главное, Фройхен был убежденным трезвенником, а на базе имелся спирт. Но он даже не отхлебнул, чтобы хоть как-то обезболить процесс. Принципы, видите ли, дороже.

Вернулся Питер в свое иглу, к детям, и все бы ничего. Но в 1920 году заблажил датский король:
— Это как так, блядь, датчане в Гренландии живут, а территория не датская? А налоги короне платить Пушкин будет? То есть, Андерсен, я хотел сказать.
И послал туда представителя короны, присоединив побережье Гренландии к Дании.

— Понаехали тут, — нахмурился Питер. — Власти, миссионеры, плюнуть некуда, сука. Щас разведут толпу, потом супермаркетов настроят, Диснейлэндов, церквей, этих, как их, барбершопов... Делать тут уже нехуй.
И с детьми уехал в Данию.

Там пошел к врачам, ногу показать, а они говорят:
— Как-то вы некачественно пальцы удалили. Плохо учились, видать, в университете.
Отчекрыжили Фройхену ступню.
— Ну, блядь, охуеть теперь, — обиделся Питер, и пристегнул деревянный протез.

Это ему никак не мешало. Бабла в фактории он заработал много, купил себе небольшой островок Энехойе, построил дом, стал там жить с детьми. Спокойное существование было не для него, Фройхен развил бурную деятельность. Для начала он женился на подруге детства Магдалене. Дама была из богатой семьи, в приданое ей дали журнал для домохозяек «В гостях и дома». Питера назначили главным редактором, а он добился того, что журнал сделался самым популярным в Дании.

Потом Фройхен стал читать лекции об арктических экспедициях, печатать статьи в журналах, а 1927 году издал свою первую книгу о путешествиях. И капитально прославился. Этого неугомонному полярнику показалось мало, он вступил в партию социал-демократов, писал аналитические статьи в журнал «Политика».

Но даже этого Питеру не хватило.
— Скучно, бля, чего-то, — сказал он, и занялся кинематографом.
Стал писать сценарии о полярных экспедициях и жизни эскимосов. Тема была модная, в 1932 году Фройхен заключил контракт с Metro Goldwyn Mayer. Устроил съемки на Аляске. Работал сценаристом, переводчиком, занимался подбором актеров, а между делом сыграл в фильме роль главного злодея. Главные роли играли местные аборигены. Фильм имел оглушительный успех и получил «Оскара».

— Ну заебись, — решил Фройхен. — Хули мне на дядю работать?
Открыл собственную консалтинговую компанию для киностудий. Помогал снимать фильмы об Арктике. Заодно возглавил Датскую федерацию бокса, организовал «Датский клуб путешественников», устраивал туры в Гренландию, Норвегию, Швецию, Южную Африку, дважды побывал в СССР…

Короче, атомный пиздец, а не человек. Его обожала вся Дания. Да вообще полмира. Но тут в Германии пришли к власти нацисты. Дания подписала с Гитлером договор о ненападении.
— Хуйня, не верю я этому бесноватому, — сказал Фройхен.

9 апреля 1940 года фашистские войска захватили Данию.
— Ну и хули я говорил? — вздохнул Фройхен, и вступил в Сопротивление.
Там он активно работал. Прятал беженцев, занимался саботажем, разведкой. Ненавидел фашизм, и не скрывал этого. Конечно, он не мог считаться чистокровным евреем, но фашистов это не волновало. Фройхена тоже.

Когда кто-нибудь начинал вещать о чистоте расы, двухметровый Питер хватал убогого за грудки, говорил:
— Да, я еврей. И хули ты мне сделаешь?
Страдалец понимал, что щас из него все убеждения выбьют вместе с дерьмом, и затыкался.

Но в 1943 году власть полностью перешла в руки немцев, которые разогнали датское правительство. В страну ввели части гестапо и полиции. Издали указ о смертной казни всех участников Сопротивления и сочувствующих. Фройхена арестовали.
— Да щас, блядь, размечтались, — сказал Питер.

Он сбежал из заключения. Перебрался в Швецию, оттуда в Нью-Йорк. Но жена Магдалена за ним не поехала.
— Вот еще, — сказала. — Мне-то хули? Я истинная арийка, в сопротивлении не участвовала. Сиди сам в эмиграции.
— Да пошла ты на хуй, — плюнул Питер, и женился на еврейке Дагмар Кон.

Она работала в журнале «Вог» иллюстратором. Фройхен писал книги о своих путешествиях, выступал с лекциями, а когда фашистов победили, возобновил арктические экспедиции. Такой неугомонный чувак.

Появилось телевидение, конечно, Фройхен отметился и там. Пошел на интеллектуальную викторину с денежными призами, выиграл 64 000 долларов.

Однажды, когда ему был 71 год, Питер собрался в очередную экспедицию по Аляске. Прилетел на военно-воздушную базу рядом с Анкориджем. Но тут его хватил сердечный приступ. Умер он быстро.
Прах Фройхена был развеян над Гренландией, на горе Дундас, неподалеку от основанной им фактории.

Такой вот человек — белый медведь. Удивительный, могучий, умный, талантливый и совершенно бесстрашный. Один из лучших представителей мужского племени во все времена. Последний викинг. Золотой генофонд человечества.

На фото — Питер Фройхен с третьей женой, Дагмар Кон. В той самой шубе из собственноручно убитого белого медведя (прежде чем вещать: эта шуба не из белого медведя, стоит вспомнить о качестве фото того времени, а также о том, что шубе 30 лет минимум, и она могла быть не раз реставрирована другим мехом).
© Диана Удовиченко

Панголин


Если вы находитесь в Южной Африке или ЮВА, и видите, что через дорогу пиздюхает ананас на ножках, не пугайтесь. Это панголин. Многие скажут, что он похож на сосновую шишку. Но это похуй, потому что автор я, и мне нравится ананас. Так экзотичнее.


Панголин — древнее животное, считается, что он существует на Земле не менее 70 миллионов лет, но ученые не знают, от кого он произошел. Я же уверена: это муравьед трахнул ананас. Или ананас трахнул муравьеда. И получился панголин.



Он не кусается, он не ядовит, но вот зато его ананасовые чешуйки, если панголин их сложит, могут отхуярить вам полпальца. Так что не трогайте этого уебана.



У панголина нет зубов в пасти, зубы находятся в желудке. Что уже показывает: он пиздец странный. Глазки у панголина крошечные, и видит он херово. Слышит тоже. Зато язык — до 40 см, да еще и ароматизированный, пахнет медом. Это про него сложена поговорка: «втянуть язык в жопу», потому что мышцы, отвечающие за движение языка, тянутся до самой панголиньей жопы.



Панголин жрет почти одних муравьев и термитов. Это вообще какая-то кара небесная для бедных насекомых. Панголин находит муравейник, запускает туда язык.


— О, заебись, медком пахнет! — радуются муравьи, и сбегаются пожрать.


Но вместо этого жрут их. Панголин не успокаивается, пока не угондонит всех. С термитниками еще круче: обожравшись, он хозяйственно бурчит:


— Здесь еще осталось…



Запечатывает выход клейкой слюной, а на следующий день возвращается и дожирает. Вы представьте себя на месте термитов: в окно засовывается жуткое еблище, выпускает язык длиной с анаконду, всасывает ваших родственников, а вас оставляет на завтра. И деваться некуда, вы сидите и ждете, когда вас сожрут. Кошмар.



Мало того: когда панголину хочется помыться и избавиться от паразитов, он идет в тот же муравейник или термитник. И усаживается жопой на дом несчастных насекомых.


— Да как же ты нас заебал! — возмущаются муравьи. — Иди вон отсюда, ананас хуев.


— Можете мне отомстить, — покаянно говорит панголин, и растопыривает чешуйки.


Наивные муравьи бегут и кусают его. Истребляют паразитов, орошают муравьиной кислотой.


— Эх, хорошо. Вот и в баньку сходил, — радуется панголин, и закрывает чешуйки, прихлопнув нахуй не успевших сбежать муравьев.


Это какое-то ходячее муравьиное кладбище, а не животное.



Почувствовав опасность, панголин сворачивается клубком, и его уже не достанешь. А если он на горке, так еще и скатывается вниз, таким ананасовым шариком. Название его произошло от малайского «pengguling», что значит, колобок блядский.



Панголины очень интересно занимаются сексом. В брачный период, после всех ухаживаний, самка дает согласие, и наступает самый захватывающий момент.


— Да-да, возьми меня, мой мачо! — стонет панголиниха. — Целуй меня всю, прижмись ко мне, отымей во всех позициях Камасутры, схвати меня за волосы!


— Слышь ты, проще будь, — флегматично отвечает мужик. — Нашлась тут, бля, Саша Грей.


— Но почему, любимый? — огорчается самка.


— Да потому что мы стальные ананасы, — поясняет панголин. — И твоя Камасутра закончится расчлененкой. Панголиньей строганиной, нахуй. Так что ложись на бок, как-нибудь попытаемся.


Так и размножаются, как уж могут, под угрозой кастрации ананасовыми чешуйками.



Хищники панголина жрать не хотят. Мало того, что он под горку катается, а его чешуйки могут губу отхватить. Так панголин еще и очень вонюче гадит, если его пытаются развернуть.



И не было бы у этих ананасов врагов, если бы не люди. Ну казалось бы: мешает тебе эта невнятная хуйня? Нет же, люди придумали, что чешуя панголинов невъебенно целительная: от рахита до импотенции — все вылечивает, а еще возвращает жен, мужей, помогает расправиться с врагами и обрести счастье. Поэтому ананасовые ящеры находятся на грани истребления.



И мне от этого грустно. Разве мир выиграет, если по тропинкам Африки и ЮВА перестанут пиздюхать ананасы на ножках?


© Диана Удовиченко.



сурс: https://www.facebook.com/photo.php?fbid=2036193339962474&set=a.1489998327915314.1073741831.100007154835395