Результаты поиска потегуужастик
Дополнительные фильтры
Теги:
ужастикновый тег
Автор поста
Рейтинг поста:
-∞050100150200300400+
Найдено: 40
Сортировка:
Группа энтузиастов сняла короткометражку по P.T.
Глубже, чем подвал
Вступление. У меня вечно слегка мятые брюки и пиджаки, потому что я не могу пользоваться платяными шкафами. Раздвижной стенной шкаф в своей квартире я, честно говоря, замуровал. Мусорка стоит в углу кухни, а не под раковиной; все шкафчики (даже которыми иногда пользуюсь) закрыты на несколько пластиковых штук, такая защита от маленьких детей, может видели. Детей у меня нет, женщины тоже. Иногда снимаю проституток, но только со своими "аппартаментами". В холодильнике у меня стоят соусы и сыр, а в морозилке - куча мяса, кое-что наверняка стоит выкинуть. Потому что я ненавижу пользоваться и холодильником. Ем в сабвеях, бургеркингах, кафешках итд, поэтому я жирный. Кстати, в кухонных шкафах я прилепил изнутри по нескольку светильников из икеи, которые загораются от движения - со светом легче открывать эти шкафы. В духовке лампочка горит всегда, а дверца по периметру заклеена строительным металлическим скотчем; когда лампочка перегорит, не знаю, что буду делать. На работе я не хожу в офисный туалет - там отдельные маленькие комнатки без окон, приходится сперва открывать дверь, а потом включать свет. Это для меня слишком. Если очень нужно - бегу в макдональдс рядом с метро, там кабинки и всегда много людей. Думаю, вы поняли.Квартира у меня однушка типа студии, окна большие и на солнечную сторону - при выборе жилья я попросту заебал риэлтора этим требованием. Повсюду удлиннители, в них и в розетках торчат специальные аварийные LED-светильники с аккумуляторами. Если вечером или ночью вырубит свет, они сами загорятся. Свет у нас выключали только два раза, оба раза днём, но если что - я к этому готов, а ещё мониторю сайт коммунальной компании на предмет планируемых отключений. Да, сплю я тоже при свете, в люстре вкручены лампочки на 200 ватт, в прихожей храню огромный запас этих лампочек, плюс три фонарика-прожектора в разных местах квартиры, один всегда у кровати.
Мне есть ещё что рассказать о том, как я живу всю свою жизнь, но суть вы уже уловили. Я с детства панически, ужасно боюсь темноты и тёмных замкнутых пространств любого объёма. Если я когда-нибудь застряну в лифте, и погаснет освещение - я просто умру, и это будет самое лучшее. Оправдываю перед коллегами в офисе свои побегушки по лестнице вверх-вниз с седьмого этажа тем, что хочу похудеть. При моих габаритах все верят. Моя жизнь похожа на ад, на самом-то деле.
Теперь перейду к сути. К тому, с чего это всё началось 25 июня 1984 года. Про собственный день рожденья могу забыть, но про эту дату нет. Каждый год в этот день, как только вечереет, я иду в кино на четыре сеанса подряд, в театр, цирк, дискотеку в клуб (это реже, там сумрачно и пьяная молодежь. Как-то раз, задержавшись на работе, забежал в гейский, как оказалось, клуб на Курской, но мне было все равно), на уличное фаер-шоу какое-нибудь на болотке - короче говоря туда, где вокруг много людей. В детстве напрашивался, изо всех сил канюча, в гости к одноклассникам с ночевкой - стыдно вспомнить. В крайнем случае не отходил от бабушки, хватаясь за подол.
Мне было 11. Тем теплым летним вечером я с компанией других малолеток (плюс-минус пара лет была разница в возрасте) тусовался на пыльной "детской площадке" среди типичных панельных пятиэтажек, где мы все и жили. Только по признаку проживания в том же дворе я смог сойтись с другими ребятами, но и в детстве я был толстоват, ужасно застенчив, поэтому играл роль балласта и объекта для насмешек, иногда довольно жестоких, как это свойственно детям. Вы в этом ещё убедитесь. Не могу сейчас сказать, что меня вообще заставляло искать их общества. Наверное, я не мог без такого вот чувства приобщенности к общим делам и играм, одинокий забитый толстяк. Сейчас я понимаю всю подноготную моего там присутствия, может, понимал и тогда, но тщательно убеждал себя, что на самом деле они неплохие ребята. К тому же, в компании были две девчонки моего возраста, одна из которых, тощая и конопатая, мне очень нравилась. Вечно я творил всякую ерунду на спор, чтобы произвести на неё впечатление, и натужно присоединялся к общему смеху, когда кто-то из "старших" пацанов в очередной раз надо мной, так сказать, шутил - лишь бы не показаться вне компании, в стороне от веселья.
Недалеко от нашего двора находился "барак". Бараком местные прозвали длинное двухэтажное кирпичное здание с треугольной деревянной крышей, стоящее среди пустыря со строительным мусором и битой стеклотарой, построенное в не пойми каком мохнатом году для расселения заводчан - работяг и швей с их семьями. А в километре уже начиналась типичная промзона, самым крупным заводом в которой была швейная фабрика чего-то там красного и орденоносного, гнавшая в свое время километры знаменитого унылого серого сукна, ситца в цветочек и прочего подобного. Во времена моего детства фабрика уже была давно заброшена, и её корпуса возвышались среди общего нагромождения ржавого железа и куч сгнившего сырья, в которое обратилась промзона. То еще зловещее местечко, в округе не было пацана, которого хоть раз не лупили бы родители за то, что он туда лазил "исследовать Зону". Однако мой рассказ пойдет именно о бараке.
Никаких работяг там больше, конечно, не оставалось. В нем поселился всяческий сброд: местные колдыри, страшные вонючие старухи, мамаши-одиночки, чей истерический ор на их детей далеко разносился из открытых окон тихими летними вечерами. Там же, говаривали, жило несколько всамделишных проституток. Здание давно стоило бы снести: кирпич тут и там пересекали трещины толщиной в палец, а один из углов длинной крыши буквально провалился внутрь, видимо, засыпав угловую квартирку. Но проходили годы, а барак совершенно не менялся. Возможно, муниципальное руководство про него вообще забыло - номенклатуре в те годы было не до того.
Время от времени по району ходили слухи, что "на бараке" пьянь опять устроила поножовщину, и сегодня похороны. Или что "та рыжая шалашовка" привела к себе сразу двоих мужиков. Мама и её подруга, пошептавшись об этом, сокрушённо качали головами. Дети часто слышат разговоры родителей, хотя и не всегда их понимают. Всем благополучным детям из "новых" панелек было строго-настрого запрещено приближаться к бараку (а то злой дядя украдет и убьёт) и водить знакомство с тамошними пацанами. Никто и не стремился.
Среди нас, пацанвы из "нового" квартала, тоже ходили свои байки и легенды о том, что происходит за хмурыми стенами барака. Часть из них была сексуального характера и передавалась от парня к парню драматическим шепотом в ухо ("взрослые ребята из барака схватили девочку из второй школы, затащили на чердак, раздели догола и совали ей палку в попу, пока кровь не потекла" - одна из таких). Самой популярной была легенда мистическая, она гласила, что в длинном подвале барака есть на самом деле только один коридор, по которому можно вечность идти вперёд и никуда не прийти. И где-то там живёт самый настоящий чёрт, который ловит всех, кто спускается в его подвал. Именно из-за чёрта у дома такая плохая судьба. И, мол, у меня есть друг, у которого есть приятель, чей знакомый сам однажды лазил ночью в тот подвал с фонариком, и видел всякое странное, а потом за ним захлопнулась сама по себе дверь, он испугался и еле оттуда сбежал. Дети обожают страшилки. И всегда рады в них поверить, да еще и приукрасить парой реалистичных деталей, пока пересказывают их, сидя вечером вокруг маленького костерка в кустах.
Что же, я долго оттягивал время, но теперь надо вернуться к самой истории. Поверьте, это дается мне нелегко.
Тем памятным вечером наша компания - я, трое ребят и две девочки - сидела в "секретном штабе", вытоптанной площадке среди кустов у задней стороны моего дома. Между нами на земле лежала пустая бутылка от Жигулёвского, это была моя первая и последняя в жизни игра в бутылочку. Правила, думаю, всем знакомы: бутылка раскручивается, все хихикают, девочки жеманно кривляются и вроде как нехотя быстро целуются с ребятами. Всем интересно, но как только подошла моя очередь крутить, горлышко указало точно на рыжую девочку, к которой я питал нечто вроде чувств. Она засмущалась и смотрела в пол, в то время как остальные подняли гвалт в духе "фууу, жирного целовать". Я попытался было напомнить о священых правилах игры, но коллективное постановление моих друзей было таково: Надя (так её звали) меня поцелует, только если я докажу, что настоящий пацан. К примеру... к примеру спущусь в подвал барака и пройду десять метров вперед.
Я много думал об этом впоследствии, и решил, что всё же имел место сговор. Слишком уж быстро они нашли способ проверить меня на слабо. Тут же нашелся и фонарик у одного из парней - такой, заряжающийся от розетки.
Бравируя перед Надей, я сказал, что сделаю это запросто, да еще и выторговал в награду два поцелуя вместо одного. Через минуту, в окружении своеобразного конвоя, я уже шел в сторону барака на вялых, подкашивающихся от страха ногах. Зайти одному в этот подвал? Вообще в какой угодно подвал? Да я, как послушный сын, ни разу даже близко не подходил к самому зданию. Голову заполнили страшные истории о бараке, а их было немало. Впрочем, по дороге я тешил себя мыслью, что подвал окажется просто-напросто заперт, я пожму плечами и останусь на высоте положения. Небо, тем временем, быстро темнело.
Как вы понимаете, когда мы пришли на место и увидели чуть приоткрытую железную дверь, ведущую в кромешный мрак, было уже поздно отступать.
Здесь начинается самая плохая и самая сумбурная часть моего повествования. Психоаналитик (а я многие годы посещал разных психологов) сказал мне, что мозг зачастую подавляет травмирующие воспоминания, загоняя их глубже в бессознательное, но, чтобы разрушить комплекс, я, по его мнению, должен был вспомнить произошедшее со мной тогда, в темноте, максимально подробно. Сеанс за сеансом он мучил меня, заставляя вспоминать, пока я, наконец, просто не явился к назначенному времени и сменил сим-карту. Это было слишком тяжело. Поэтому извините меня за невнятность изложения событий, большая часть которых все еще скрывается в тумане забвения.
Двое моих "друзей", спустившись по лестнице с торцевой, глухой стены барака, совместными усилиями приоткрыли дверь ровно настолько, чтобы я мог протиснуться туда, а затем быстро выскочили наверх. Один из них вручил мне фонарик. Скрип ржавых петель до сих пор преследует меня в кошмарах. Случается это не реже раза в неделю. Кровь стучала в ушах так громко, что, подходя к провалу в темноту на подкашивающихся ногах, я почти не слышал подбадриваний своих приятелей. Посветив в проем, я понял, что фонарик почти разряжен и даёт лишь очень неяркий круг бледного света. Вниз от двери вела покосившаяся лесенка, сваренная из кусков арматуры. Точно такие же стояли на местах остановок мусоровозок, ты взбирался по ней и вываливал ведро в вонючий кузов грузовика; до пола было метра полтора-два. Из проёма несло особым запахом подвала, в темноте капала вода, издалека раздавалось равномерное шипение. Влажный, как в сауне, воздух сразу облепил лицо, будто кто-то накинул на меня мокрую марлю. Собравшись с духом, я пролез боком внутрь и медленно спустился на земляной пол проклятого подвала, обшаривая лучом фонаря окружающее пространство. Большую часть освещения давал угасающий свет из приоктрытой двери, никаких лампочек там не было и в помине.
Любой подвал - место пугающее и таинственное, особенно если тебе одиннадцать. Я сделал шаг, прислушиваясь к шороху мелких камешков под кроссовком. Мне надо было пройти вперед десять метров, всего каких-то двадцать шагов - так я утешал себя. И ничего страшного тут нет, просто темно, небольшая пустая комната с трубами по стенам, подумаешь...
Я находился в глухом помещении, не считая коридора, начинающегося прямо впереди. Трубы разного диаметра, обмотанные полусгнившей мокрой стекловатой, тянулись вглубь коридора сверху и снизу, исчезая в темноте. Пройти двадцать шагов означало войти в эту темноту. Немного пообвыкнувшись с обстановкой, я начал двигаться, чтобы как можно скорее покинуть это место. С каждым моим шагом слабые звуки нормального, внешнего мира становились всё глуше, как бы укутываясь в ту же стекловату. И без того слабый луч фонарика терялся и гас в зыбких облаках пара. Отчетливо помню размышления, которыми удерживал себя от паники. Во всех ли подвалах такая акустика? Откуда влажность и пар, ведь летом не топят батареи?
Уже почти добравшись до начала коридора, я услышал за спиной смешки и скрежет металла. Вскрикнул. Обернулся как раз вовремя, чтобы увидеть, как двое моих приятелей, упершись ногами, повалили самодельную лестницу, выскочили за дверь и, навалившись, закрыли её, оставив меня в кромешной тьме. Вот так вот просто. Я ещё успел услышать, как протестующе закричала девчонка, прежде чем дверь со скрипом и лязгом отсекла всякие звуки извне - до сих пор надеюсь, что это кричала Надя. Не хотелось бы думать о ней плохо.
После этого у меня случилась истерика, или психоз. Какое-то время я позорно визжал, срываясь в хрипы и мольбы, и плакал, пытаясь то открыть дверь вытянутыми над головой руками, и колотил по ней кулаками, то забраться вверх по бетонной стене или поднять тяжеленную лестницу. Всё это оказалось невозможно сделать. Я был заперт в подвале барака - барака!, - сидел, зарёванный, у стены под беспощадным листом железа, не пускающим наружу, и водил лучом карманного фонарика по углам в постоянном ожидании увидеть злобную тварь, ползущую к моим ногам в темноте.
Не знаю сколько времени спустя, мне показалось, что фонарик стал светить заметно тусклее. Если бы его батарея села, остаток жизни я наверняка провел бы в психушке. Надо было выбираться. С противоположной стороны здания, как я рассудил, должен был быть второй выход из подвала. Мне было достаточно пройти его насквозь по коридору, никуда не сворачивая, и я был бы спасен. Всё еще всхлипывая и дрожа, я утерся грязной рукой, встал и пошел к коридору, желая полностью сосредоточиться на поставленной цели, повторяя себе, что подвалы домов нужны просто для обслуживания коммуникаций и всяких таких технических штук, в них постоянно лазают слесаря, что это место ничем фактически не отличается от подъезда с разбитыми или вывернутыми лампочками. Я старался услышать звуки человеческой жизни, которая должна бурлить прямо над моей головой за тонким слоем бетонного перекрытия, но слышал по прежнему только эхо от падения капель воды где-то вдалеке. Обитатели зловещего барака представлялись мне в тот момент лучшими друзьями, самыми замечательными из людей.
Переступив через пару труб, я оказался внутри коридора, в окружении ничем не облицованных бетонных блоков фундамента. Там, куда добивал свет фонаря, я заметил свисающий на проводе патрон с остатками разбитой лампочки. Больше ничего видно не было. Приступ паники прошёл. Всхлипнув последний раз, я решительно направился вперед, продолжая заниматься аутотренингом и подбадривая себя.
Барак, как я уже говорил, был длинным зданием, метров около ста пятидесяти от одного торца до другого. Однако я шагал по коридору уже минуту или две, а вид коридора не менялся. Один раз пришлось перелезть через трубу, проходящую на уровне пояса, и ещё я чуть не поскользнулся на тонком слое жидкой грязи в месте, где по стене струйкой текла вода. Я часто оборачивался, чтобы посветить за спину, потому что не мог отделаться от чувства, будто кто-то следует за мной, сверля взглядом. Плотный земляной пол почти полностью гасил звуки моих шаркающих шагов, отчего стало казаться, что уши набиты ватой; воздух стал еще более влажным. Левая стена в конусе света внезапно исчезла, и я замер на месте с поднятой ногой. Это был первый встреченный мною проход в боковые помещения - проём в толстом бетоне без намека на дверь. В поисках возможного выхода я заглянул в него, направив фонарик дрожащей рукой, и вздохнул, скорее облегченно, чем разочарованно: за проёмом находилась пустая глухая комната с редким пучком труб в дальнем углу, где они сходились, образовывая какой-то технический узел с несколькими вентилями. Может, раздача центрального отопления на подъезд, или что-то вроде. Уже отворачиваясь и отводя свет, я явственно увидел шевеление в тенях за этим узлом.
Кишки скрутились в тугой склизкий комок. Прижавшись к противоположной стене коридора и не отводя более фонарика от угла, я начал пятиться, выпученными глазами всматриваясь в переплетение теней, ползающее по стенам за трубами при каждом моем движении. Шевеление не повторялось. Мне даже пришло в голову, что это был глюк, и я сам себя накрутил, но когда я отполз достаточно далеко и уже не мог заглянуть в чёрный проём, из комнаты раздался металлический удар, дребезжащим эхом прокатившийся по трубам и ушедший в стены.
Коротко взвыв от страха, я обернулся и сломя голову бросился бежать по коридору, почти не разбирая дороги. Некоторое время спустя я упал, заступившись за трубку, лежащую у самого пола, и расцарапав ладони о каменную крошку. Круглое стёклышко фонаря треснуло, но сам он не разбился, и, вцепившись в него двумя руками, я долго светил попеременно в обе стороны коридора, пытаясь побороть одышку. Все было тихо. “Крыса была. Или кошка”. Тихим шёпотом я произнес несколько самых плохих слов, которые только знал. Это странным образом успокоило, я поднялся на ноги и пошел дальше, чаще светя под ноги. Подумалось даже мимоходом, как приятно будет рассказать потом кому-нибудь эту историю, сидя в безопасном месте, и каким глазами на меня посмотрит та же Надя. Настоящее своё приключение. Конечно, пару деталей придётся подправить. Пробежал я довольно далеко, значит, выход может показаться в любой момент. Если бы он только был открыт...
Я сказал, что было тихо. Это не совсем так. Помимо приглушенных и отраженных звуков падающих капель и шороха моих шагов, спереди по ходу движения раздавалось равномерное пульсирующее гудение, как звук работающих вдалеке механизмов. Очень тихое. Я наверняка слышал его и раньше, но не обращал внимания. А еще в правой стене коридора, на излете света фонаря, я увидел новый провал - вход в комнату.
Сам того не заметив, я перешел на цыпочки. Этот вход я хотел миновать как можно быстрее и тише, но, проходя мимо, не удержался и посветил в него. Что бы я там ни увидел, неизвестность была хуже.
Увидел же я длинное помещение с рядом кирпичных колонн по центру. Оно было вытянуто вдоль коридора, которым я шел, и фонарик не добивал до боковых стен. За колоннами на земле лежали довольно толстые трубы, обмотанные тканью. От них раздавался еле слышный звук бегущей внутри воды. Ещё там был грубо сделанный железный столик, стоящий чуть в стороне от входа, и старый лакированный стул без обивки. Такой вот небогатый гарнитур. У противоположной от входа стены стояли два электрических шкафа по типу трансформаторных, один - без дверцы - демонстрировал провода со свисающей старой изолентой и пару белых керамических изоляторов, другая начинка отсутствовала; а дверца второго шкафа была прикрыта в мрачном обещании “не влезай - убьёт”. Я и не собирался влезать, просто пошел мимо дальше по своему коридору.
Простите, если мои описания излишне детальны, я сразу предупредил, что рассказ будет скучным. Но эта его часть, в отличие от последующих событий, сохранилась в моей памяти очень отчетливо. К тому же я не знаю, что в рассказе является важным, а что нет, поэтому говорю обо всем. Хочу, чтобы вы поняли всю обстановку этого места, особенно в свете того, что, отойдя на несколько метров от входа в комнату, я услышал скрип (скрипела, конечно, открываемая дверца электрошкафа), и женский голос позвал меня по имени.
- Ди-има. Димочка-а. - женский голос, шептавший мне из железного шкафа в заброшенном подвале, в царящей вокруг тишине показался неожиданно громким. Я не стал даже оборачиваться, просто мой быстрый шаг тут же превратился в бег. Что еще мне оставалось. Представьте себя на моём месте: бегущим в темноте, скулящим и подвывающим от ужаса одиноким ребёнком. Или не одиноким - и это самое страшное. По меньшей мере, я старался лучше рассматривать пол перед собой, помня о жизненной необходимости беречь фонарик.
Дважды я останавливался, светил назад и натужно прислушивался, задерживая тяжелое дыхание. Никогда не был спортивным. Затем бежал снова по бесконечному, как теперь казалось, коридору. Эта часть давно услышанной страшилки обернулась правдой: как бы я ни запутался, как бы ни мог не отдавать себе отчет в происходящем, но я пробежал к тому моменту уже несколько длин проклятого барака, а подвал и не думал кончаться. О возвращении назад я не мог и помыслить. Оставалось двигаться до тех пор, пока не сядет батарея в фонаре, судорожно сжимаемом потной рукой.
Сзади не раздавалось ни звука, если что-то и преследовало меня, оно делало это бесшумно. Но звук механизмов впереди заметно усилился.”Подвальные машины”, как я назвал это про себя, работали равномерно, гулко и как-то глухо. “В-в-вум, в-в-вум, в-в-вум” вдалеке - так мог бы звучать большой насос. К тому времени меня уже колотил озноб, паника стала постоянной, но я всё ещё искал рациональные объяснения безумию, которое продолжало сгущаться вокруг меня.
Пройдя по коридору какое-то расстояние, я захватил прыгающим светом фонаря то, что сперва преждевременно принял за расширение, выход из коридора. Собственно, это и был выход: справа и слева открывались уже знакомые проёмы, один напротив другого. Коридор же продолжался и за ними. Одна из труб сворачивала в правый проём. Испытывая что-то вроде эмоционального истощения, я подошёл и посветил в обе стороны. Там не было комнат. В обе стороны уходил точно такой же коридор, как тот, по которому двигался я. Справа он тонул в темноте и казался бесконечным. Коридор, уходящий влево, в метре от начала перекрывала железная дверь, некогда выкрашенная в зелёный. На петлях висел большой замок. Стоит ли говорить, что конфигурация подвала не позволяла таких вывертов? Если мой коридор был лишь частью огромного лабиринта, надежды выбраться из него не было никакой. Что эти суки скажут моей маме? Как она переживёт? Я стоял на перекрестке, кусая уже опухшую нижнюю губу. Но накрывшая меня апатия прошла в тот же миг, как из коридора за железной дверью послышался топот бегущих ног. Кто-то стремительно приближался ко мне по перекрытому проходу.
Я сорвался с места мгновенно и успел неплохо отбежать от перекрёстка, прежде чем позади бешено затряслась запертая дверь. Я продолжал бежать неимоверно долго, так тяжело мне не приходилось и на кроссе во время уроков физкультуры. Несколько раз я падал, пропорол ногу гвоздем, торчащим из деревянного ящика, который не заметил вовремя. Очень берег тусклеющий фонарь. Поднимался и бежал дальше. Шёл, обдирая кожу о стену коридора, потом бежал ещё. В какой-то момент перепрыгнул круглый колодец в полу, из которого раздавался заливистый детский смех. Не могу сказать, сколько боковых проёмов я миновал. Должно быть, десятки. Должно быть, тогда я и начал сходить с ума. Окружающее пространство с каждым вздохом утрачивало строгие очертания реальности. Невообразимо громкое мяуканье раздавалось с потолка - я бежал. Красная лампочка в боковом проходе осветила покрытые складками булькающие стены - я бежал. Работающий телевизор свисал на проводе, показывая белый шум. Звук прибоя раздавался из лежащего в куче строительного мусора разбитого унитаза. Из осколков зеркала вырос гофрированный щуп с глазом и кровоточащим бутоном плоти на конце, и поинтересовался, нравится ли он мне? хочу ли я его полизать? Я замахнулся на него фонарём и побежал, хромая, вперёд. Шум уверенной работы подвальных машин - “в-в-в-в-вум в-в-в-в-вум в-в-в-в-вум” - окружал со всех сторон, в нём чувствовалась строго детерминированная цель, часовая точность отладки механизмов. Тот, кто выглянул в круглое отверстие, прохныкал что-то о том, что он прячется в стене, потому что его никто не любит. Мне было плевать, сам дурак, раз не любят. Когда нарисованная на стене весёлая рожица шлёпнула меня по лицу, обдав запахом грязных носков, я действительно разозлился и стал орать на неё, но та только с наглым визгом спряталась за стоящим у стены станком для нарезания фотографий треугольниками - там всё было в этих фотографиях, я даже подобрал парочку, где были сняты самые красивые дети. Когда коридор разделился на сто восемнадцать проходов, я выбрал тот, что передавал сигналы радио “Маяк”, но уже не мог даже быстро идти, настолько выдохся, а диктор начал хихикать, мол, какой я жирный слабый мальчик, и что лучше бы мне тоже пойти спрятаться. Тогда я назвал его пидором (не знал, что это значит, но так ругались ребята из училища, когда сидели на нашей площадке), он обиделся и пообещал позвонить моей маме. Да ну и пожалуйста. Фонарик совсем сел, но красного света, пульсирующего в такт подвальным машинам, вполне хватало, так что я поднажал. Проскочил ещё несколько перекрёстков-наоборот и, кажется, отключился от усталости, а когда повернул за угол, вдруг увидел вечернее небо со звёздами в проёме двери и бледные лица своих приятелей. Наперебой крича, они помогли мне выбраться из подвала, Надя тоже подошла, заплаканная, и всё спрашивала, что со мной случилось и где я был два часа. И стала тыкать подорожником в порезы.
В общем, тем вечером они помогли мне дойти домой. На их вопросы я ничего не отвечал и только глупо улыбался, чувствуя свежий ветерок. Был весь в царапинах и синяках, потрепало меня изрядно. Мамы дома не оказалось, я достал ключ, который мы прятали за косяком, и, даже не вымывшись, упал на кровать. Той ночью мне ничего не снилось.
Проснулся на другой день я во втором часу, очень голодный, всё тело ужасно болело, царапины тоже, но в основном мышцы. Я поплёлся на кухню, где и нашёл свою молодую ещё мать мёртвой, лежащей на линолеуме с телефонной трубкой в руке. Она там пролежала всю ночь. Могу озвучить официальный диагноз после вскрытия, если нужно, но сам я сразу вспомнил ехидного диктора с радио “Маяк”.
Вот и вся моя история. Прошло много лет, но я так и не стал нормальным членом общества. Барак снесли спустя шесть лет, без происшествий. Что ещё рассказать - не знаю, теорий строить не хочу, а больше ничего примечательного со мной не случилось. Судите сами и решайте для себя, делайте выводы. Я думал, мне полегчает, когда я выговорюсь, но пока что-то не очень помогло. Пойду налью ещё виски, выпью и лягу спать. Как всегда, при слепяще-ярком освещении и с фонарём под рукой.
А те треугольные фотографии, что были в моих карманах, я на следующий день после похорон матери сжёг на пустыре. Сил моих не было смотреть на изображённые на них улыбающиеся пасти детей с чёрными дырами на месте глаз.
Окно наружу
Дом был старый. Должно быть, ему было лет сто: толстые кирпичные стены, высокие — метра три — потолки, паркет — даже в общем коридоре. В таких домах приятно жить — чувствуются простор и объем. Конечно, есть и недочёты, вроде старых труб и неистребимых комаров в подвалах. У этого дома помимо всех его достоинств и недостатков был ещё один минус — совершенно безумная планировка. Вход в мою квартиру располагался в конце отдельного коридора. Причём это была единственная дверь в коридоре вообще — своих соседей я даже не знал в лицо. Подозреваю, что подобное расположение квартиры было обусловлено тем, что дом достраивали по частям, и мои нынешние апартаменты были достроены позже, или ранее обладали отдельным входом. Впрочем, это имеет значение лишь потому, что внутреннее устройство дома я себе представлял слабо — после нескольких поворотов я полностью потерялся в пространстве, и только вид из окон квартиры дал мне понять, что я живу не в угловой квартире.Квартира была съёмной. Раньше тут жили какие-то пенсионеры, но дети забрали их к себе домой, и жилплощадь стала доступна для сдачи в аренду. Поскольку на эту квартиру я вышел через знакомых, то особых проблем с заселением и условиями аренды не возникло. Я договорился, что сделаю небольшой ремонт, и избавлюсь от старой мебели (с последним, к счастью, проблем не возникло — никто не думал защищать старые советские шкафы и буфеты).
Вот тогда-то я и наткнулся на Окно. В тот день на улице стояла солнечная погода, в небе витали редкие небольшие облака, в общем, погода была отличной. Я, впрочем, ею не наслаждался, а занимался борьбой с одним из старых шкафов. Его задняя стенка — с десяток толстенных дубовых досок — была привинчена к стене. Строго говоря, сам шкаф буквально «висел» на этих досках, и его разборка превратилась в настоящий кошмар.
Весь мокрый от пота, я, наконец, одолел чёртову стенку, и с удивлением обнаружил за ней окно. Старые, посеревшие от времени и непогоды ставни, грязные стёкла, и жидкий свет, сочащийся снаружи. Я был весьма удивлен найти окно в дальней стене квартиры. Покончив с досками, я открыл его и выглянул наружу. Оно выходило в небольшой внутренний дворик. Точнее, я бы сказал, колодец — я не увидел ни входа, ни выхода оттуда. Что ещё интереснее — я не увидел ни одного другого окна. Похоже, его просто пробили в стене в угоду прежним хозяевам. Пожав плечами, я закрыл его и вернулся к неравной борьбе с мебелью.
Окно меня, конечно, несколько озадачило. Я планировал на месте шкафа установить турник, но проклятая дыра в стене всё меняла. Я даже хотел было заложить её кирпичом, но потом подумал, что куда лучше будет поставить у окна свой рабочий стол. Дворик снаружи был невелик, и, судя по всему, солнце никогда не заглядывало сюда, за исключением летнего полудня. Кроме того, над окном имелся небольшой навес, очевидно, призванный защищать от дождя. Изнутри стены дома были покрашены в светло-оранжевый цвет (довольно приятно, кстати, смотрелось, и, как ни странно, краска не пострадала от стихии). Видимо, из-за малого влияния солнца, краска не выцвела и не облупилась.
∗ ∗ ∗
Прошёл месяц. Я, наконец, разобрался со своими делами и обустроил квартиру по своему вкусу. Я спал, ел и жил, даже не подозревая о том, что находилось по ту сторону старых ставней. Впервые я обратил на это внимание в один ненастный день. Дождь барабанил по окнам. Я как раз вернулся домой — мокрый до нитки и злой, как сто чертей. Начавшийся безоблачным небом день за каких-то два часа превратился в настоящий библейский потоп. Как назло, такси взять не получилось — город был парализован пробками, и никто не хотел брать заказ.
Раздевшись и приняв горячий душ, я уселся за книгу. Работать или смотреть кино настроения не было, а книга отлично помогла отвлечься. Решив, что удобнее всего будет за рабочим столом, я плюхнулся в кресло и углубился в чтение, благо солнечный свет из окна создавал отличное освещение. Когда до меня дошло, что в том окне солнце, не знаю. Полчаса? Час? Я вскочил, будто ужаленный, и тупо уставился на залитый солнечным светом дворик снаружи. Неужели дождь так быстро кончился? Несколько обескураженный, я подошел к остальным окнам. Дождь и тучи. А тут солнце (пускай и не видимое из дворика) и звенящая лазурь чистого неба. У меня затряслись руки. Приехали? Дурка по мне плачет?
Глядя на окно, будто оно вот-вот на меня бросится, я попятился из комнаты и отправился на кухню. Так. Сначала — кофе. Крепкий. И немного коньяка. Нет, много. Ещё больше. Для нервов. Далее — сигарета. Дождь снаружи стучался в окна, намекая, что не бывает так, чтобы всюду дождь, а там — солнце. Природная аномалия? Я подпёр голову рукой, сделал глубокую затяжку и закашлялся. Да, курю я редко. Очень. Так. Если я двинулся головой, то техника — друг человека. Она не подведёт. Не так ли? Вооружившись телефоном, я заглянул в комнату. Окно радостно сияло солнечным днём. Трясущимися руками, я навёл на него камеру и сделал фото. На мгновение экран погас, и я уже приготовился увидеть на месте окна глухую стену, а себя — в крепких руках санитаров. Но ничего такого не произошло. Телефон исправно показал залитый светом прямоугольник окна. Чертовщина. Так не бывает! Или бывает?
Я судорожно обдумывал действия. Поделиться находкой? Но с кем? Друзья? Ну, один или два надежных человека у меня есть. Но что, если это опасно? Тогда я подвергну их жизни риску, а это неприемлемо. Расхаживая по квартире, я взвешивал все «за» и «против» варианта рассказать знакомым. В конце-концов, я решил, что лучше провести разведку самому, а потом уже решать, что делать дальше.
Следующая неделя ушла на подготовку. Я купил альпинистское снаряжение — тросы, карабины, страховки и прочее необходимое. Исследование я решил начать с самого простого — спуска. И вот, неделю и два дня спустя, субботним утром, я съел лёгкий завтрак и отправился к окну. Стол я отодвинул в сторону, тросы закрепил в нескольких местах, на случай, если хоть один узел не выдержит — остальные подстрахуют.
Я высунулся из окна по пояс и осмотрелся. Гладкие стены, козырёк, и, где-то на этаж выше, край крыши. Земля — метрах в четырёх внизу (я это упустил, но я живу на втором этаже). Выдохнув и дернув пару раз трос — выдержит ли — я высунулся из окна и свесил ноги. Меня колотила мелкая дрожь. «Один маленький прыжок для человека…». Я принялся аккуратно сползать вниз. В конце концов, я повис в паре метров над землей, цепляясь руками за козырёк. Выругавшись про себя, я оттолкнулся от стены и спрыгнул вниз. Земля больно ударила в ноги, и я упал на бок. Вроде ничего не сломал. Я встал и оглянулся. Ничего невероятного. Плотная, утоптанная земля под ногами, стены и одинокое окно, из которого я вылез. Задрав голову вверх, я посмотрел на небо. Оно было чистым и голубым. Оно тут вообще другим бывает?
Я набрал полные лёгкие воздуха, чтобы что-то прогорланить, но тут же осекся: кто знает, что тут может произойти? Что, если я привлеку хищника? Подавив готовый вырваться наружу крик, я шумно выдохнул. Ну что ж. Экспедиция «на тот свет» окончена. Пора домой. Кряхтя и сопя, я забрался обратно. Кровь кузнечным молотом ухала в ушах, а сердце, казалось, вот-вот выпрыгнет из груди. Нет, дело, конечно, не в подъёме в четыре метра. Я был весь на нервах. Руки тряслись, голова шла кругом. Другой мир? Похоже на то. В мозгу у меня роились миллионы, нет, миллиарды вопросов, идей и планов. Нет. Надо успокоится. Я с трудом взял себя в руки, и, хихикая, как идиот, уселся в кресло. Планы операции «крыша» уже начинали разворачиваться у меня в голове.
Месяц — именно столько у меня ушло на подготовку второго этапа. Закупив материалы, я сумел соорудить что-то вроде балкона, торчащего на два метра из окна. Кроме того, вместо старой рамы я поставил нормальный стеклопакет (не хватало ещё, чтобы продуло), а снаружи — под козырьком — примостил ролет: всё-таки, мало ли, какая гадость там может водиться. Также я оценил, как лучше забраться на крышу. Ответ был очевиден: сделать лестницу. С этим возникла масса сложностей: приставную лестницу длиной в пять метров ставить на узком двухметровом балконе — не самая лучшая идея. В конце-концов, я купил два десятка стальных скоб и сделал импровизированную «монтажную» лестницу, попросту вбив эти самые скобы в стену. Это заняло несколько дней, в основном потому, что я долго экспериментировал с тем, как их закреплять. Мои первые попытки едва не привели к гибели — одна из скоб вырвалась из крепления, и я полетел с высоты третьего этажа прямиком на землю. Спасло только то, что нога запуталась в свисавшей с балкона верёвке, и, сломав пару досок, я повис вниз головой.
Так или иначе, но через некоторое время с трудами было покончено. Я довольно осматривал чудо своей инженерной мысли — кривую и косую череду скоб, тянущихся до самого края крыши. Когда я вбивал последнюю, мне стоило поистине нечеловеческих усилий не заглядывать за край. Это должен был быть мой момент триумфа и торжества, а не вороватый взгляд из-за края жестяной крыши.
И вот, тот день настал. Я подготовился основательно — рюкзак с провизией на день, каремат, запас воды, фонарик, мои тросы и крепления, а также моё главное оружие — фотоаппарат. Я попросил его у друга «на попользовать», вместе с телескопическим объективом, макрообъективом и обычной широкоуголкой. Ну и конечно компас. Взять штатив я не додумался, но моё снаряжение и так заставляло меня нервничать во время подъёма наверх.
Я упорно пялился на жесть крыши. Вот мелькнул её конец, полоска неба… Нет, нет, парень. Потерпи. Подтянись, встань на ноги. Отдышись. Поправь рюкзак. Готов? Пора. Закрыв глаза, я поднял голову, и, выждав пару секунд, пока сердце не уймётся, приготовился их открыть. Что меня ждёт? Райский сад? Выжженная пустыня? Бесконечный степной простор?
Туман и торчащие из него местами скалы. Честно говоря, я был чуточку разочарован. Зрелище было не слишком-то впечатляющим. Одинокие каменные глыбы, словно айсберги, застыли в волнах плывущего тумана. Порой туман взвивался метров на сорок ввысь, образуя причудливые кольца и завитки. Я отправился к краю крыши, считая шаги. Восемь… тридцать… сто… Я остановился у края крыши и оглянулся. Интересное место. Я прошёл целых сто шагов, но визуально дистанция была метров двадцать-тридцать. Пространственные аномалии? По спине пробежал неприятный холодок. Если тут нарушена метрика пространства, то, может, и со времени не всё слава богу? Я вдруг подумал, что, может, пока я прошёл эти сто шагов, дома мог пройти целый день. А мне послезавтра на работу! Почему-то мысль о том, что я могу опоздать на работу, перечеркнула желание исследовать этот странный мир. Я бросился обратно. Три… пять… восемь… я чуть не улетел вниз, прямиком в «свой» дворик. Какого чёрта? Я оглянулся. Ну да. Двадцать метров. Туда — сто шагов, обратно — восемь. Как удобно убегать…
Спустившись вниз, я бросился к компьютеру. Число и время! Ну же! Дрожащими руками я со второй попытки попал на календарь. Тот же день. Всего-то двадцать минут спустя. Шумно выдохнув, я сел на стул. Время в порядке. Что ж. Тогда — обратно. Тревога опять сменилась азартом, и, подкрепившись бутербродом, я отправился назад.
Взобравшись на крышу, я вспомнил о том, что всегда хотел проверить в детстве. Ну-ка, посмотрим на компас! Я достал его и пытливо уставился на стрелку. Она сделала пол оборота и застыла, указывая на «север». Я задрал голову, чтобы прикинуть по солнцу, и застыл с отвисшей челюстью. Никакого солнца не было. Осмотревшись, я понял ещё одну важную вещь: тут не было и теней. Вообще. Словно в пасмурный день добавили цвета и контраст. Почему-то это обстоятельство сильно меня обеспокоило. Свет ниоткуда? Мистика. С другой стороны, окна, ведущие в другие миры — это тоже не повседневность. Я отправился к краю крыши, не забывая поглядывать на компас. Стрелка продолжала упорно смотреть в одном направлении.
На этот раз край крыши оказался в семидесяти шагах. Отметив про себя эту цифру, я глянул за край. Снаружи дом выглядел весьма обветшалым — пустые глазницы окон тоскливо взирали на унылый пейзаж, устланный туманом. Туман же приливными волнами мерно бился о стены здания, будто безграничный молочный океан. Мне почудилось какое-то движение там, внизу, но, сколько я ни вглядывался, так ничего и не увидел. Осмотревшись вокруг, я отправился в обход периметра крыши. Жесть пружинила под ногами и гулко ухала, прогибаясь под моим весом. Я сделал пару фотографий широкоугольным объективом, затем прицепил телескопический и сделал пару снимков одной из скал вдалеке. Осмотр периметра показал только одно: никакого способа спуститься вниз не предусмотрено — по крайней мере, я его не нашел. В то же время, я обратил внимание, что, как мне кажется, туман поднялся чуть повыше. Я не был уверен до конца, пока, пройдя ещё одну сторону дома, не заметил, что туман уже поднялся до уровня окон второго этажа. Раньше он едва-едва доставал до верхней части окон первого. Почему-то от этого мне сделалось не по себе. В то же время, я только сейчас заметил, что начало темнеть. Причём, если раньше небо было полно чистой лазури, то сейчас оно так же равномерно наливалось багрянцем заката. Должен признать, от всего этого мне было как-то не по себе. Что ещё важнее — я заметил, что теперь впервые появились тени. Огромные валуны, разбросанные по долине, теперь напоминали сжимающийся титанический кулак — все тени были направлены в мою сторону. Или, по крайней мере, в сторону «моего» дома. Я поспешил обратно. Шаг, второй… десятый… сто… Но мой «дворик» не приближался. Я перешёл на бег. Почему-то меня не покидало ощущение, что меня преследуют. Через двадцать минут, весь мокрый и с разрывающимся сердцем, я едва не слетел с чёртовой крыши. Я обернулся, видя, как в углях догорающего дня туман начинает отплясывать на уровне крыши. Ещё минута — и он устремится ко мне! Поскальзываясь на ступенях, я быстро начал спускаться. Доски жалобно хрустнули, когда я со всего размаху прыгнул на них, миновав полметра ступеней, и кубарем вкатился в квартиру, тут же захлопнул окно и с лязгом опустил ролет. В квартире стояла гробовая тишина и кромешная темнота. Включив фонарик, я добрался до выключателя, и зажёг свет, тут же уставившись в окно. Но там был виден лишь опущенный ролет и блики света от моего фонаря. Не раздеваясь, предельно вымотанный, я рухнул на кровать и уснул без сновидений.
Открыв один глаз, я обвёл взглядом комнату. Тело ломило после вчерашней пробежки. Под потолком грела лампочка. Кряхтя, я поднялся и потянулся. Глянув в обычное окно, выходящее на мою привычную улицу, я убедился: снаружи — очередной пасмурный день. Я покосился на Окно и ролет. Нет. Сегодня — никаких экспедиций. Завтра на работу, не хватало ещё опять бегать от тумана. Ещё раз мысленно повторив про себя эту фразу, я ухмыльнулся. Идиот. Небось, дом — посреди болота. Для болота туманы — норма, даже ясным днем. А уже вечером испарения лучше конденсируются, вот он и поднимается вверх. Развёл тут мистику. Идиот.
День прошёл за рутиной. Какими бы ни были мои догадки относительно Окна и тумана, я старался о них забыть, и только вечером я уселся за компьютер — рассматривать фотографии. К моему огромному сожалению, они оказались засвечены — все до одной. Это был уже полный идиотизм — цифровые фото не засветишь! Для этого необходимо, чтобы… Неприятная догадка заставила меня содрогнуться. Радиация! Твою мать! Сраный исследователь! Что, если там фонит, как в Чернобыле, а я там гулял в гребных штанах и футболке?! Эта неприятная догадка оставила меня без сна, и всю ночь я проворочался, мысленно готовясь увидеть утром, как у меня выпадают волосы, а органы превращаются в подобие желе. Но утро пришло, и никаких признаков лучевой болезни не было. Тем не менее, я заказал счётчик Гейгера, и, получив его в руки, сунул его в рюкзак первым делом.
∗ ∗ ∗
Я не стану утомлять вас подробностями экспериментов и проверок. Скажу только, что радиации там не было. Вообще. Даже фонового излучения! Я не решался на вылазки более получаса, и занимался, в основном, изучением физических свойств новооткрытого мира. Так, например, я выяснил, что расстояние тут зависит от… желаний. Чем сильнее хочешь куда-то добраться, тем дальше идти (и, видимо, моё бегство от тумана стало успешным исключительно потому, что я уже больше думал о том, как бы не выплюнуть легкие, нежели о спасении от опасности). Порой, очистив разум от любых желаний, я преодолевал всю крышу за три шага. Один раз я забыл дома записную книжку и прошёл, должно быть, с полкилометра, пока добрался до дворика. Кроме того, я выяснил ещё одно важное свойство. Компас указывал вовсе не на север. Он указывал на Окно. Я потратил один день, исходив всё вдоль и поперёк, проверяя эту гипотезу.
Одним из самых значимых опытов стало установление уровня туманного прилива по ночам. Я нашёл особую краску, которая была чувствительна к влажности. В тумане она становилась ядовито-жёлтого цвета. Покрасив ею трёхметровую доску, я вертикально установил её на крыше. Утром я проверил результат. Два метра ровно плюс пара полос до трёх метров. Видимо, выбросы, похожие на те, что я наблюдал ранее.
Следующим шагом стал проект «Вышка». На него ушло почти три месяца, но, в конце концов, я её соорудил. Пятиметровую наблюдательную вышку. Это была поистине адова работа — никогда не думал, что в одиночку так тяжело строить подобные сооружения. Однако, так или иначе, последний гвоздь был вбит, и я мог приступать. Заодно, в процессе постройки, я соорудил наверху небольшую лебёдку, которая неизмеримо облегчила доставку даже крупных и тяжёлых грузов на крышу.
Признаться, я страшно боялся. Нет. Не так. Я боялся так, что почти четыре дня откладывал свою ночную вылазку. Вышка, покрытая чувствительной краской, позволила выяснить, что некоторые выбросы тумана достигают четырёх метров. Учитывая то, насколько он меня пугал, я не сразу сумел решиться на ночёвку на той самой вышке. Одевшись потеплее, запасшись едой и двумя термосами горячего чая, светильниками (включая две керосиновых лампы, две электрических и пару химических фонариков), я отправился в свой поход.
Я вылез на вышку как раз когда начало темнеть. С высоты я смог лучше увидеть картину. Дом располагался в центре огромной долины, на самом её дне. Туман, который, как мне казалось, поднимался ночью, на самом деле просто заполнял долину, стекаясь откуда-то извне. Первые пару часов ничего нового не принесли. Туман клубился, накатываясь на стены моего дома. Затем он переполз через край крыши, и тысячи призрачных змей устремились в мою сторону. Я наблюдал, заворожённый грациозным танцем теней. Это было по-своему прекрасно, хотя молчаливое наступление этой белёсой стены едва не вынудило меня спуститься и сбежать домой.
Небо, постепенно ставшее багровым, затем стало чёрно-красным, и, наконец, последние цвета померкли. Надо мной опрокинулся купол абсолютной черноты. Мрак, разгоняемый двумя светильниками, казалось, становился всё гуще с каждым мгновением. Я буквально ощущал, как вокруг меня сжимается упругая сфера тьмы. Ощущая, как на меня наваливается клаустрофобия, я зажёг одну из керосиновых ламп. Это ненадолго помогло — пляска живого огня, его тепло и мягкий, ровный свет на некоторое время отогнали мрачные мысли и чувства. Я даже набрался смелости, привязал один электрический фонарь к тросу и спустил его с вышки, в беснующееся море тумана.
Я не уверен в том, что увидел, но мне показалось, будто огромная — метра три — бледная призрачная рука, сотканная из тумана, попыталась ухватить его, но ещё в воздухе развалилась на клочья, и её развеяло в воздухе. За исключением леденящего душу ощущения, будто за мной наблюдают, ночь прошла спокойно — по мере того, как светлело небо, туман отступал, и через час долина приняла свой привычный вид.
∗ ∗ ∗
Через неделю я решился поделиться с друзьями находкой. Учитывая, что ничего опасного за Окном я так и не встретил, я решился посветить несколько самых близких знакомых в своё открытие. Мы условились, что тайну будем хранить так долго, как это будет возможно. В том, что рано или поздно мы либо проболтаемся, либо просто устанем от затеи и передадим её «кому надо», мы не сомневались, но просто так отказываться от славы «первопроходцев» не хотели. Идиоты.
В общем, в команде теперь были я, Гарик и Слава. Мы учились вместе в университете, и обоих я знал, как облупленных. Гарик, правда, мялся, и долго пытался убедить нас, что «ну его нафиг — у меня от этой мистики душа в пятки», но Слава убедил его остаться, клятвенно заверив, что при первых признаках опасности мы сворачиваем лавку и прекращаем всю деятельность. Ну, и сообщаем «куда надо», само собой.
Наша первая вылазка состоялась через неделю. За это время я успел поделится всей собранной информацией — от свойств пространства до моих догадок о тумане и его приливах.
Вид другого мира подействовал на моих друзей куда эффективнее любых убеждений. Гарик, похоже, до последнего считавший, что я его развожу, и всё это — какой-то дурацкий розыгрыш, онемел при виде бескрайнего моря тумана. Он же, кстати, обратил внимание на то, что все те несколько десятков скал, что видны вокруг, расположены как бы в порядке возрастания. И что вообще это напоминает какой-то гигантский цветок, в центре которого мы находимся.
В общем, мои друзья увлеклись. Вечера проходили за спорами и построением догадок, и у меня дома они ночевали едва ли не больше, чем у себя. Быть может, из-за постоянного присутствия друзей я и не сразу заметил… изменения. Я не знаю, как это иначе назвать, но квартира начала меняться. Нет, не то, чтобы пропадали вещи, или творилась какая-то мистика. Просто иногда казалось, что чашка с чаем стоит рядом, я к ней тянулся рукой, но обнаруживал, что она куда дальше, чем казалось. Хотя, если я повторял действие, пристально глядя на нее, все становилось на свои места.
Слава это объяснил тем, что мы привыкли к «тому свету» и тянемся к предметам, «стараясь не дотянуться». Я счёл аргумент вполне правдоподобным, и впредь старался тщательно следить за своими действиями (странности порою продолжались, но я склонен был думать, что просто я не всегда сосредоточен).
Первый наш «прорыв» вышел случайно. Так как вот уже последние полгода я занимался Окном, то квартира всё больше начинала напоминать общежитие — батарея пустых бутылок из-под воды, пива и соков. Гора немытой посуды и куча упаковок из-под пиццы. А ещё я так и не выкинул старые ставни. Именно их, раздумывая о чём-то, ковырял ножом Слава, и именно там он заметил письмена. Точнее, их остатки и следы. Очистив рамы от грязи и слоёв краски, мы убедились в его правоте — ставни снаружи и внутри были покрыты узором каких-то закорючек.
За пару часов поиска в Интернете мы пришли к выводу, что более всего они напоминают индийские письмена, хотя ряд символов был незнаком, но некоторые «иероглифы» можно было сносно интерпретировать на хинди. К сожалению, перевод нам не давался. Выходит какой-то лепет душевнобольного, набор букв, не более того. При попытке загнать произношение в гугл переводчик, мы получили какой-то невразумительный набор завываний, хрипов и гортанных выкриков. «Лавкрафт какой-то! Ктулху в танк!» — прокомментировал это Гарик.
Находка, однако, нас озадачила. Порывшись, мы выяснили, что подобные знаки на окнах могут служить оберегами от злых духов, и нарушать их крайне неосмотрительно. Несколько нервно посмеявшись, мы отмахнулись от идеи. Где-то на полчаса. Потом — как бы на всякий случай — мы решили воспроизвести эти каракули на оконной раме (готов спорить, при этом каждый из нас думал только об одном: «Только бы это была какая-то суеверная чушь!»). На это ушёл примерно час. Несмываемый маркер на страже против злых духов. Я усмехнулся про себя: «Охотники за привидениями!». Однако, как бы там ни было, работу мы продолжали. Когда всё было готово, мы молча и напряжённо уставились на окно. Я протянул руку и захлопнул его, повернув ручку вниз. Минуту мы напряжённо смотрели на раму, ожидая… даже не знаю, чего. Увидеть жуткую рожу по ту сторону? Услышать загробный вой? Увидеть бьющееся в окно привидение с искажённой от ярости мордой? Постояв в тиши не одну минуту, мы выдохнули. И тут же сверху раздался тяжелый удар, от которого мы подпрыгнули. Затем — второй, и громкие ругательства соседей. Мы дружно расхохотались, чувствуя, как отпускает напряжение.
Вечером мы устроили небольшую «вечеринку» и, раздавив ящик пива, пьяные и довольные распрощались и разошлись — я в свою комнату, а друзья по домам. Ночью меня мучили кошмары. Я отчаянно убегал от клубящейся стены тумана по закоулкам своего дома. Коридоры петляли и всё никак не заканчивались, а я всё бежал и бежал, не в силах избавиться от чувства полной безысходности, отчаяния и чистого, животного ужаса, что гнал меня вперед и вперед.
Утро я встретил выжатым, словно бежал марафон. Друзья также сослались на «дурное самочувствие», но, глядя на помятые лица друзей в скайпе, я — как и они — понимал, что ночь для всех прошла неудачно.
Прошла неделя. Мы постепенно забыли про ту кошмарную ночь, да и кошмары, единожды посетив нас, отступили. К тому же, как мне кажется, прекратились «странности» с пространством (я это списал на психологический эффект и спавшее напряжение). Постепенно мы набрались храбрости на ещё одну вылазку. Мы решили убить сразу двух зайцев. Во-первых, Гарик кое-что обнаружил на моих «засвеченных» фото. По его словам, засветка была не полной — некоторые части снимка немного отличались градиентом — и он предположил, что больше всего это похоже на фото тумана. Учитывая его максимальный уровень, он предложил попробовать сделать пару фото с вышки, а заодно установить фотоаппарат в режим видеокамеры и оставить снимать на ночь. Во-вторых, Слава предложил довольно смелый опыт: оставить на ночь в тумане живую крысу и посмотреть, что будет. По последнему пункту мы с ним долго спорили, но в итоге капитулировали, признав, что не на людях же проверять, и вообще — что ужасного может быть в тумане? Хотя последним мы, скорее, пытались убедить себя.
Вечером, когда небо уже начинало наливаться багрянцем, мы приступили к своей дерзкой вылазке. Мы со Славой отошли на пару шагов от края крыши и поставили клетку с крысой. Животное не проявляло никакой тревоги и мирно умывалось. Мы подсыпали корма, долили воды и накрыли клетку тёплым покрывалом — ночью тут было довольно прохладно, а «заморозить» бедное животное не входило в наши планы.
Тем временем Гарик возился на вышке: отщёлкав пару панорамных фото на цифровой фотоаппарат, он проделал то же самое на плёночный. Результаты он смотреть не стал — сумерки уже сгущались, и нам надо было торопиться. Расставив пару фотоаппаратов, подключённых к бесперебойнику, он быстро спустился вниз. Через пару минут мы уже были дома, захлопнули окно и опустили ролет. Наблюдать белёсую колышущуюся массу за окном нам как-то не хотелось, и мы уставились на фотографии.
Поначалу я подумал, что это не та картинка, пока не заметил знакомый заборчик внизу кадра. Именно он находился на краю крыши дома. Дальше… дальше начиналось что-то неприятное. Всё было залито туманом, в котором угадывались высокие, тощие, асимметричные фигуры с несколькими конечностями. От одного взгляда на них становилось жутко. «Надо крысу забрать…» — Слава хотел было встать со стула, но мы усадили его обратно. Было поздно — и это все понимали. Если это то, что скрывает туман, то лучше туда не лазить. Вообще. Заложить всё кирпичом и забыть… Все фотографии были похожи. Туман, неприятные, вызывающие одним своим видом ужас фигуры… И небо! О, это поистине апокалиптическое зрелище — будто целый океан крови там, вверху! Эта кошмарная «крыша мира» держалась на семи колоссальных колоннах чистого мрака. Каждая брала своё основание у одной из больших скал. «Самое время вспомнить про Апокалипсис» — пронеслось у меня в голове, когда с той стороны ролета кто-то поскрёбся.
Мы, обмирая от страха, подошли к окну, опасливо заглядывая за угол, готовые в любой момент отпрянуть. Звук повторился. Будто крохотные коготки скреблись по ролету. Крыса! Она как-то выбралась из клетки, и теперь скребётся обратно! Слава кинулся открывать окно, но мы с Гариком удержали его. Открывать окно, когда там этот чёртов туман и ночь — крайне неразумно. Снаружи послышался жалобный писк, приглушённый ролетой и окном, и от того ещё более душераздирающий и испуганный. «Прости, дружок, нам бы эти фото сделать на день раньше…». Писк повторился и внезапно затих на высокой ноте. Мы стояли, напряжённо вслушиваясь в тишину, но ничего не происходило. В ту ночь нам пришлось крепко набраться, чтобы уснуть. Жалобный писк безымянного грызуна, полный отчаяния и мольбы, преследовал меня во снах.
Утро наступило на голову кованным сапогом. Каждое движение причиняло боль. Гарик и Слава выглядели помятыми и удручёнными. В себя мы приходили весь день и только к вечеру смогли трезво мыслить, и нас не тянуло блевать от попытки сменить позу, в которой мы провели большую часть дня. Мы держали совет: стоит ли попытаться забрать грызуна - если он еще жив — и, что важнее, надо было забрать камеры. Несмотря на всю жуть истинного облика того мира, любопытство всё ещё жило в нас. Конечное решение было принято: Гарик отправлялся проявлять плёночные фото, Слава и я забирали аппаратуру и — если найдём — останки нашей несчастной крысы. А затем со всем этим скарбом мы намеревались заявится «куда надо» и навсегда забыть про это проклятое место.
Открыв ролет, мы минут пять стояли, выпучив глаза. Дворик изменился. Нет, там не было рек крови или орд демонов. Часть краски облезла, обнажая багровые закорючки букв под слоем штукатурки. Такие же, как были на окне, только их было много, много больше. На полу, там, где мы слышали писк крысы, виднелось тёмно-багровое пятно. Проглотив вставший в горле комок, мы всё же решились на подъём. Я стоял внизу вышки и ловил поспешно сбрасываемые камеры — бесперебойник был слишком тяжёлым, чтобы его тащить обратно. Полежит, ничего с ним не случится. Хотя вечер ещё не вступал в свои права, нам хотелось убраться отсюда подальше до того, как первый лоскут тумана появится над краем крыши.
Когда последняя камера упала мне в руки, Слава принялся спускаться с лестницы. На мгновение он застыл, глядя куда-то в сторону. Я проследил за его взглядом и почувствовал, как у меня замирает сердце: тонкие змеи тумана перевалились через край крыши и поползли в нашу сторону. «Живо!» — я окликнул впавшего в ступор товарища, и тот, словно очнувшись от сна, усердно заработал руками и ногами, спускаясь с лестницы. Убедившись, что он спустился, я бросился к лестнице. Но чёртово место не хотело меня так просто отпускать. Пара метров растянулась в отчаянный спринт на сотню. Я сходу влетел в лебедку, заставив конструкцию пошатнуться. Слава подбежал мгновение спустя. Я обмотал провода от камер вокруг предплечья и начал спускаться по лестнице. Слава же выбрал более быстрый способ — он прыгнул в люльку лебедки и дернул рычаг, отпускавший трос. С воем корзина рванула вниз, высоко взвыла струна лопнувшего троса, перекошенное ужасом лицо моего товарища промелькнуло передо мной, и Слава очутился на земле дворика, ушибленный, но живой. Перебирая руками и ногами, я спустился по скобам, кинул камеры внутрь и сбросил вниз трос, закреплённый за батареей, приготовившись вытягивать друга в безопасное место. Туман уже перевалил через край крыши и белёсыми хлопьями спускался вниз.
Слава ухватился за трос и, отчаянно рыча и сопя, полез вверх. Но прочный, рассчитанный на большие нагрузки, канат из синтетики был скользким сам по себе, так ещё и вспотевшие руки моего товарища сослужили ему дурную службу: не преодолев и двух метров, он соскользнул и упал вниз, в колыхавшийся уже по колено туман.
Его крик я не забуду никогда. Я не знаю, что чувствовала несчастная крыса, но такой боли и агонии в человеческом голосе я никогда не слышал. Слава вынырнул из тумана. Кожа была покрыта волдырями размером с горошину, которые стремительно наливались какой-то черной дрянью и лопались буквально на глазах. Капли чёрной гадости прорастали в новые волдыри, и те тоже лопались, разбрызгивая чёрный гной и капли крови. Рыча и сверкая полными слёз глазами, он опять полез вверх. Я тянул, что было силы, и через пару секунд его руки показались у края балкона. Я ухватил его за руку и вытащил на балкон. Вместе мы ввалились в комнату. Хлопнуло окно, лязгнул ролет, и мы оказались на полу, тяжело дыша. Слава что-то еле слышно бормотал.
Я бегло осмотрел его и пришёл в ужас: всё тело было покрыто какими-то гнойниками или вроде того. Кожа местами почернела и покрылась струпьями. На едва гнущихся ногах я отправился к телефону. Нужно было вызвать скорую… Или милицию… Или… чёрт… Трясущимися руками, я набрал номер, и вслушался в гудки, матеря про себя бездельничающих операторов. «Гнаа!.. Ыдулл!». Я подпрыгнул на месте и обернулся. В дверях стоял Слава. Голова наклонена набок, челюсть отвисла, из неё капала какая-то мутно-зелёная жижа. Практически вся кожа почернела и была покрыта струпьями. Глаза ввалились, превращая его лицо в какую-то кошмарную демоническую маску. «Гнаа! Г’ирв ыдуул!» — повторило существо и зашаркало в мою сторону. Я поступил так, как диктовали мне мои инстинкты — ухватил топорик для мяса, что висел рядом с кухонной утварью, и всадил его уродцу промеж глаз. Издав всхлип, тварь осела на пол, пару раз дёрнулась и затихла.
∗ ∗ ∗
Почти месяц я провёл в реабилитационном центре. Постепенно воспоминания поблекли, кошмары отступили, а горе утраты перестало гнать меня на край крыши или на дно бутылки. Гарика нашли мёртвым в его фотолаборатории. В руках у него были засвеченные фотографии, а пленку он, похоже, сжёг перед тем, как его сердце остановилось. Лицо было искажено гримасой ужаса. Не знаю, с чем он там столкнулся, да и не хочу знать. Мне хватает своих кошмаров.
В «нужных» органах мне не поверили. Да и кто бы поверил? Я пытался показывать записи видеокамер, на которых, в частности, запечатлён адский пейзаж и десятки медленно бредущих в тумане фигур, но меня сначала просто послали, а потом чуть не упрятали в психушку, и пришлось идти на «явку с повинной» — якобы, я убил друга. Тут уже отпереться не могли — Слава числился в пропавших без вести, и им пришлось отправиться ко мне домой. К тому моменту от его тела осталась кучка разлагающейся органики, но зато я показал Окно.
К тому моменту дворик изменился. Краска окончательно облезла, и все стены — снизу доверху — были укрыты витиеватой жуткой символикой. Через неделю ко мне пришли с визитом люди в гражданском. Я сделал вид, что поверил, будто они из какого-то НИИ; они сделали вид, что поверили, будто я поверил. Я рассказал им всё, что знал, и всё, как оно было. Я уж не знаю, что они там делали, но ещё через месяц в доме произошел «взрыв газа». К счастью, никто не пострадал. На следующий день я ходил к руинам. От дома мало что осталось — пара несущих стен, да одинокое, немного кривое окно, за которым было видно только чистое небо и — если очень правильно встать — кусочек кирпичной стены с тёмно-багровыми символами. Интересно, а что, если когда-нибудь дожди и непогода смоют те закорючки, которые мы выводили маркером, и случайный порыв ветра откроет покосившееся от времени окно?
Зеленая дверь
Разумеется, он был пьян в стельку. Только очень пьяный человек станет рассказывать подобные вещи случайному собутыльнику в грязном темном баре, где играет отвратительная музыка, подают не первой свежести пиво по цене втрое выше, чем в магазине и вдесятеро выше цены, которой оно заслуживает, где тараканы спокойно беседуют, шевеля усами, на липкой стойке, за которой дремлет потасканного вида девица, которая обращает на окружающий ее мир внимания не больше, чем на следы чьего-то перепоя в углу. Таких вещей не рассказывают порой даже самым близким людям - из боязни показаться сумасшедшим. Но на дне его глаз, красных от выпивки и слезящихся от табачного дыма, столь густого, что его можно было зачерпнуть стаканом, не светился - сиял желтым огнем столь неподдельный ужас, что понимание пришло сразу - он страстно желал бы, чтобы выслушавший его человек воскликнул: "Да ты совсем сумасшедший! Такого быть просто не может!". Тогда он, вздохнув облегченно, пошел бы к врачу, рассказал о кошмаре, который преследует его, и врач, человек с добрым и всепонимающим взором, сделал бы ему укол и отправил отдохнуть пару месяцев в тихое место, где в палате на четыре койки живут такие же, как он, сумасшедшие - каждый со своим кошмаром, который никогда не был явью. Знать, что это была галлюцинация, бред, страшный сон - вот была бы награда для него. Но его придавливало к земле осознание одного факта - это было, было в реальности, и это не только его кошмар. Кто знает, сколько еще людей были там? Сколько вернулось? И сколько сейчас сидит всю ночь в грязных барах, лишь бы не заснуть, смотрят на мир сквозь красную пелену бессонницы, ходят на работу, как сонные мухи лишь потому, что не смогли побороть любопытство?- Ты в детстве любила читать? - повернулся ко мне прилично одетый мужчина лет тридцати восьми, а может, сорока, только что залпом засосавший стакан водки и, судя по его виду, далеко не первый в этот вечер. Глаза его слезились, разило от него, как от старого алкаша, но щеки были гладко выбриты.
Я не люблю общаться с пьянчугами, особенно в таких местах, где следующим предложением будет "пошли ко мне, выпьем и все такое". Я вообще случайно забрела в этот бар в чужом городе, но до поезда оставалось еще три часа, и сидеть на вокзале с бомжами в обнимку мне не особенно хотелось. Я открыла рот, чтобы, как обычно в таких случаях, вежливо объяснить, что ценю тишину и покой, за чем обычно грубо посылаю, а если и это не помогает - то следует удар, но его лицо, а особенно - взгляд, остановили меня. Я поняла, что этот человек не намерен ни приставать ко мне, ни тем более нарываться. Он просто отчаянно хочет выговориться, а я, как незнакомый человек, который через три часа растворится в ночи, чтобы никогда больше в его жизни не появиться, являюсь идеальным объектом для этого.
- Да, любила, - ответила я, выжидающе глядя на него. Скорее всего, сейчас последует вопрос, любила ли я любовные романы и слезливая история о покинутом и одиноком печальном мужчине. Или нет?
- Я тоже. Особенно я любил Уэллса. Сначала меня очаровала и напугала "Война миров", больше у нас дома ничего не было, но после я взял в библиотеке сборник рассказов. Пожалуй, это единственная вещь, которую я за свою жизнь украл. Я не вернул ее, потому что не смог с ней расстаться, понимаешь?
Я кивнула. Сама-то я за свою жизнь зачитала в библиотеках огромное количество книг. Тем не менее, беседа начала меня занимать, я отчаянно надеялась, что его рассказ меня не разочарует. Судя по всему, этот человек интересен, и хотя он едва ворочал языком, мыслил он ясно и излагал не хуже.
- Знаешь, от какого рассказа я не мог оторваться и перечитал его раз пятьдесят? "Зеленая дверь". Господи, как я хотел когда-нибудь найти эту дверь! Чтобы там было ясное небо, красивые дома, доброжелательно настроенные дети, которые не прогонят меня, а сразу позовут играть. И та леди, которая накормила его вкусным обедом... Я говорил себе, что если бы нашел такую дверь, остался бы за ней навсегда. Ч-черт, если б я знал... Как же теперь я ненавижу этот рассказ! Эй, налей-ка мне еще! - крикнул он девице за стойкой. Та вздрогнула, подняв голову и разлепив веки. Затем она посмотрела на него так, словно он был собачьим экскрементом, прилипшим к туфле.
- У тебя деньги-то есть? Сидишь тут весь вечер, алкаш. Плати давай, с тебя восемьдесят три рубля сорок копеек. Он безропотно полез во внутренний карман пиджака, достал оттуда потертый бумажник, в котором нашлась единственная пятидесятирублевка.
- Слушай, я тебе в среду принесу, - моляще обратился он к девице. - У меня получка в среду.
- Не ври, не принесешь ты ничего. Давай деньги, или сейчас мента позову, - у разбуженной девицы в глазах вспыхнуло пламя непримиримой борьбы. А у моего собеседника был вид одновременно униженный и полный того странного достоинства, которое присуще некогда уважаемым, но теперь опустившимся людям.
- Да будь же ты человеком! - с отчаянием воскликнул он, но тут я достала из кошелька две сотни и протянула девице.
- Пожалуйста, наливайте, пока хватает, - попросила я. Девица взяла деньги, смерив меня уничтожающим взглядом, но налила два стакана водки. Придвинув свой к себе, я принялась крутить его по стойке. Собеседник же выпил свой залпом, поморщился, занюхал рукавом.
- Спасибо, - сказал он и протянул руку. - Сергей.
Я пожала его руку и представилась, но он замахал на меня руками.
- Не надо, не говори мне, как тебя зовут. Я хочу тебе рассказать одну историю, а если мы будем знакомы, то я ничего тебе не расскажу.
Я пожала плечами, отхлебнула из стакана, запила кока-колой.
- Так на чем я остановился? Ах, да, на мечте найти зеленую дверь в белой стене. Честно говоря, я удивлялся, как она могла оказаться в Лондоне. Потому что мне не нужно было ее искать, я точно знал, где она находится. Только у Уэллса она исчезала, а моя-то всегда на месте была. Но я мечтал ее найти, потому что у меня никогда не хватало духу просто открыть ее и заглянуть вовнутрь. Не то, чтобы я боялся. То есть я, конечно, боялся. Боялся увидеть за ней то, что там и должно быть - сырой грязный подвал, почуять вонь затхлой воды. А я хотел, чтобы все, как в рассказе.
- Ты так туда и не пошел? - спросила я, потому что он замолчал, обхватив стакан ладонями и глядя в него, как в колодец.
- Да нет, пошел. И не один раз. Но ты не торопи меня. Мне об этом трудно говорить.
- Почему?
- Потому что мне страшно.
Тут замолчала я. Страшно?
- Мне было лет пятнадцать тогда. Я даже ребенком в чудеса не верил. Ужасно хотел верить, заставлял себя, но даже в Деда Мороза не верил никогда, да и с аистом мне все было ясно. Бывало, сижу, мечтаю, зажмурю глаза, потому что ожидание чуда было очень сильно, думал - открою их, и увижу чудо. Но когда уже был готов, внутри говорил голос - да не будет там ничего, ерунда это все. И никаких чудес не происходило. А вот в тот вечер случилось поверить. Я был у друга на дне рождения, там впервые в жизни попробовал спиртного и напился в стельку. Сейчас я еще трезвый, а тогда "мама" сказать не мог. Я приполз домой на карачках, в дверь постучал, мать открыла да и говорит мне: "Иди-ка сперва протрезвей, свинья, потом домой иди". Я даже просить ее не стал, мамочка у меня была кремень-баба, покойница. И я вышел на улицу, была осень, конец октября. Ливень холоднющий, ветер жуткий, я промок до нитки, хоть выжимай. А тут смотрю - тот самый дом. Был у нас дом один, белый такой, никто в нем не жил. Он на снос шел, но все никак его не сносили. А рядом с подъездом, знаешь, такие двери, где мусоропровод? Вот в том доме был мусоропровод, хоть он и старый был. А тамошняя дверь была зеленая. Облупленная, грязная, но все же зеленая дверь в белой стене. И я как раз мимо того дома и шел. Дверь в подъезд заколочена была, да и та тоже, но тут смотрю - открыта. А у меня знаешь, какое настроение было! Мне плохо, я перепил, мне холодно, мать выгнала, да я еще на днях с девчонкой своей рассорился, ну, думаю, будь что будет! Зайду сейчас в зеленую дверь, а там солнце, тепло и все меня любят. Там и останусь. Ну и зашел.
- И что? - я подалась вперед. Рассказ захватил меня целиком. Может, он и врет, но до чего же складно врет, собака! Можно слушать весь вечер.
- Водки налей, красавица! - он снова потревожил девицу. Та налила, не открывая глаз. Сергей выдохнул, зажмурился и заглотнул водку, как жидкое пламя. Я забеспокоилась было, что он отрубится раньше, чем доскажет, что же увидел за дверью, но его, похоже, не брало. Он протянул руку и откусил от бутерброда, который растягивал на весь вечер, малюсенький кусочек и уставился на меня.
- А ты чего не пьешь? Ночь долгая, а я долго говорить буду. Ты лучше выпей, я-то уж малость поуспокоился, а тебе первый раз слушать. Я знаю, о чем говорю. Я посмотрела еще раз на его красные глаза, на его черные волосы, тут и там пронизанные сединой. Что же там было? Я послушно хлебнула еще водки и вновь обратилась в слух.
- Открыл я дверь. Смотрю - паутина, лопата старая в углу стоит, пустая пачка сигаретная смятая лежит. Только вот одно необычно - в таких каморках и повернуться-то негде, а эта здоровущая такая. Но я думаю - дом-то старый, там все помещения большие, почему бы и этому здоровенным не быть? Ничего-то здесь нет, думаю, но хоть дождь не каплет. Сижу на каком-то ящике, вдруг слышу - откуда-то из угла смех доносится, девичий смех, звонкий такой! И мне тут в голову приходит - Маринка! Башка-то пьяная, не соображаю, откуда Маринке взяться в пол-второго ночи в каморке мусорной! Я встаю, говорю: Марин, это ты? А сам вижу, Маринка в углу стоит. Голая совсем, волосы по плечам рассыпались, улыбается, смеется, рукой манит. Я как сумасшедший стал, мальчишка совсем, девки голой отродясь не видал. В глазах потемнело, бросился я к ней, бегу, а сам раздеваюсь на ходу. Пиджак сбросил, рубаху содрал вместе с пуговицами, из ботинок просто выпрыгнул. Вот только я шаги делаю, а она ближе не становится. Главное, бегу-то уже минуту, не меньше. Таких помещений быть не может, чтоб вот так за минуту не пробежать! Вот бегу без ботинок, в носках да брюках, тут Маринка остановилась. Смотрю, а стою я на траве, как в рассказе. Только там день был ясный, а тут ночь, да какая! Луна полная, огромная, в полнеба, как на Марсе каком-нибудь, красная как кровь, но похоже, как будто на небе нарисованная, потому что вокруг кроме этой самой луны да Маринки не видно ничего. А вот Маринка светится, таким светом голубоватым, как привидение в фильме. Стоит она, смотрит на меня, а я остановился. У меня весь хмель из башки вылетел. И тут понимаю, что это не Маринка. Но повторяю, а голос-то дрожит: "Марин, это ты?". И тут она ко мне подходит, обняла меня, прижимается, у меня все торчком, но сам понимаю - не хочу я это, чем бы оно ни было. Но с собой ничего поделать не могу. Тут чувствую - боль дикая в спине, где ее руки. Я ее было от себя оторвал, отпихнул подальше, да только без толку. У меня руки через нее прошли. А она улыбается, по мне руками водит, спереди, по груди. Смотрю, а там, где она провела, кровища ручьем стекает. Тут я заорал во всю мочь и обратно бежать бросился. Бегу, а она за мной плывет, смеется этим своим смешком развратным и время от времени меня рукой - рраз, раз, я ору, а она за мной. Так вот, туда я с минуту бежал, а оттуда - полчаса. Никогда бегать не умел, а тут лечу, как птица. Я думаю, я в ту ночь олимпийский рекорд поставил. А все равно выбирался дольше, чем забирался.
Он без слов толкнул стакан через стойку. Стакан задержался на самом краю, покачался там, но падать не стал. Девица, очнувшись, вновь налила. Его била крупная дрожь, как всегда бывает, когда что-то рассказываешь, что давно мучает. Я поняла, что мы с девицей - первые слушатели этой истории. Возможно, что и последние.
- Я оттуда удрал тогда. Вылетел, как ошпаренный. Приполз домой. Матери сказал, что меня избили и ограбили - я ж в одних штанах да носках домой приполз. И вот, веришь или нет, с того вечера и до прошлой недели я не выпивал больше трех рюмок вина, и то по праздникам. Не, еще один раз был. На следующий день мне казалось все это просто кошмаром. Чего в бреду не привидится. Да и память мне подсунула каких-то четверых пьяных парней, которые меня отколошматили за то, что в чужой район спьяну влез. Смотри!
Он расстегнул рубаху. На его груди росла густая шерсть. Везде, кроме двух мест. Длинные полосы шрамов тянулись по его груди, начинаясь наверху как отпечатки ладоней. Семипалых ладоней. Меня как током ударило. Я смотрела на эти шрамы, не в силах поверить в то, что вижу. Я в шрамах толк знаю, и могу точно сказать - такие шрамы остаются, когда с какого-либо места срезается кожа. Не вся, но очень толстый верхний слой.
- Господи, как ты сознание тогда не потерял? - прошептала я, протягивая руку, чтобы дотронуться. Но он внезапно взволнованно воскликнул:
- Ты мне веришь? Ты веришь? Это было, я не псих, это было! Или не было? Скажи-ка мне, было или нет?
- Судя по шрамам, было, - сказала я.
- У меня еще на спине таких несколько. Ты ладони видишь, отпечатались? Могут такие ладони быть, ты мне скажи?
Я покачала головой. Ужас, пылающий в его глазах, казался мне теперь отражением моего собственного. Я отхлебнула добрых полстакана, чтобы унять дрожь.
- Хочешь слушать дальше? - спросил он, пристально глядя на меня. - Ты скажи, если не хочешь, я пойму. Я и сам бы не хотел такое слушать.
- Да, хочу, - ответила я, но не была уверена в этом. Но теперь, после того, что он уже рассказал, я не чувствовала себя вправе оставить человека наедине с его кошмаром.
- Марина умерла через три дня, - продолжал Сергей, уставившись на свои руки, сложенные на коленях. - Я был на ее похоронах, хотя меня трясло, когда я туда шел. Все вместе на меня обрушилось, я любил ее безумно, а тут мне звонит ее мать и говорит: "Мариночку током ударило, в ванной. Она умерла сегодня в три часа ночи". Она говорит сквозь рыдания, а я сам стою, как пришибленный. Потом чувствую - задыхаюсь. Я от горя онемел, что сказать, не знаю, и тут как молнией - смех ее в этой каморке, руки, которы с меня заживо кожу сдирали. И словно сон наяву - все вижу, вот стена, телефон, окно, но все вижу как будто через нее, она напротив меня стоит, улыбается, смеется. Ее мать слышу, а ее смех в ушах звенит. Потом все пропало. Когда ее хоронили, я сзади всех шел, плакать стеснялся, да и родственников впереди уж больно много было. Потом, когда прощаться стали, все прошли мимо, в лоб ее поцеловали по разу, я подошел. Не знаю, поцеловать мне ее или нет, а она в гробу, как живая лежит. Решил - поцелую. Наклонился к ней, хотел поцеловать в щеку, вот лицо опускаю, вдруг вижу - а она глаза открывает, на меня смотрит и улыбается. А во рту у нее полно зубов, острые, как пики, кровь сквозь них течет, а она меня взглядом сверлит. Я чуть было не заорал, но сморгнул - и все пропало. Она опять мертвая, и вовсе не улыбается, и никаких зубов. Но мне показалось тогда, что уголки губ у нее все же приподняты. Она как будто приготовилась улыбнуться, как будто говорила: "Подожди, дружок, сегодня ночью я к тебе приду, малыш". Но никто тогда не заметил ничего.
Он замолчал. Тут я подняла голову и заметила, что девица смотрит на нас во все глаза. Выражение ее лица не сулило ничего хорошего. Она решительным шагом направилась к нам, уперла руки в бока и заявила:
- Так, ну-ка, выметайся! Нечего тут пугать приличных людей! Вот сдача, мне не надо! Чтоб духу твоего здесь не было! Через минуту чтоб ушел! По ее лицу я поняла, что она напугана до полусмерти. Я ждала, что сейчас Сергей замкнется и я больше ни слова не услышу. Я почти надеялась на это. Но он встал, посмотрел на меня и сказал:
- Если хочешь дослушать, пойдем, тут недалеко детская площадка есть, там домики - грибочки, можно посидеть.
- Да, пожалуй, - согласилась я.
- Эй, девушка, можно вас! - окликнула меня девица. Я подошла к ней.
- Ну ты че, в своем уме, нет? Это же маньяк, точно тебе говорю! - театральным шепотом возвестила она, косясь на моего собеседника. - Зарежет тебя, и поминай, как звали. Сиди здесь, будет приставать, я милицию позову, тут милиция через дом. Не ходи с ним никуда!
- Спасибо вам, - сказала я, оценив заботу. - Но я не думаю, что он маньяк. Я позабочусь о себе, не волнуйтесь.
- Ну и иди, дурища! - неожиданно рассердилась девица. - Мне-то что, о тебе забочусь. Иди, пусть он тебе кишки выпустит!
Я пожала плечами и вышла вслед за Сергеем, который стоял, ссутулившись, и прикуривал, прикрывая слабый огонек зажигалки от порывистого ветра. Закурила и я. По дороге мы взяли еще бутылку, зашли в темный, пропахший кошками двор, немного помолчали.
- Я с тех пор плохо понимаю, сплю я или бодрствую. Мне сейчас тридцать четыре, а я уже весь седой. С тех пор девятнадцать лет прошло, но если бы все кончилось тогда, я бы, может, и забыл обо всем. Через четыре года дом наконец-то снесли, и я надеялся, что смогу про все это забыть. Четыре года я ходил в обход, делая полтора квартала крюка, лишь бы не проходить рядом с этим проклятым домом. Однажды мне приснилось, что я стою перед этой дверью, держу ее обеими руками, но она все равно открывается, медленно, неторопливо, но верно. Она открывается, и в щель между косяком и дверью высовывается рука, вся гнилая, с червяками. И смех, все тот же смех. Я тогда воплем весь дом перебудил, мать прибежала, а я лежу, смотрю на свои руки и ору. Она ничего не заметила, но я тебя скажу: у меня между пальцами застряли кусочки облупившейся зеленой краски. Я тогда кровать намочил, но ничуть этого не стесняюсь.
Любой бы на моем месте намочил. Скажи, могло это быть, а? Могла эта проклятущая краска, которая где-то далеко на свалке валяется вместе с дверью, попасть мне на руки из сна? Может, эту дверь кто-то на дрова взял, в печке ее сжег. Но я надеюсь, что никто к ней не притрагивался, никому я этого не желаю.
Сергей говорил, уже не глядя на меня. Я поняла, что если сейчас, например, уйду куда-нибудь, он будет продолжать говорить. И я не перебивала его. Мне было страшно даже просто смотреть на человека, с которым случилось такое.
- Я был там еще дважды, - неожиданно сообщил он. - Не веришь? Через шесть лет после того случая, через два года после того, как дом снесли. Я слонялся взад и вперед, не знал, чем бы заняться. Был день, вполне ясный и обыкновенный. Я шел куда глаза глядят. Куда-то сворачивал, не смотрел ни на кого. Потом подумал, а не зайти ли к другу в гости, как раз мимо его дома проходил. Панельный дом, плиткой белой отделанный. Маляры возятся с соседним подъездом, красят дверную коробку. Если б я посмотрел, что делаю, в жизни бы не пошел туда. Но как-то не подумал, идиот. Ну, ты представь себе, день ясный, солнышко светит, птички поют, люди кругом ходят. Какая разница, что дверь покрасили зеленой краской?
Я задохнулась в ожидании.
- Я зашел в подъезд, вызвал лифт, доехал до последнего этажа, где жил мой друг. Он мне открыл, но вид у него был какой-то обескураженный, словно у него, скажем, девушка и я в неподходящий момент пришел. Но он провел меня в кухню, поставил чайник. Мы с ним немного побеседовали, а потом он извинился, сказал, что ненадолго выйдет и пошел зачем-то в ванную. Через некоторое время, а друг все не шел, я прислушался и услышал, что из ванной доносятся какие-то странные удары. Как будто по матрасу чем-то лупят, плеск воды и чертыхание Витьки. Я зашел в ванную и остолбенел. Витька стоял, голый по пояс, вся ванная заляпана кровью, она была везде, на полу, на стенах, на потолке, в руке у него топор, а в ванной женский труп, без рук, без ног. А в раковине лежит голова. Я пригляделся, а это Витькина мать, я с трудом ее узнал. Витька повернулся ко мне, ухмыляется во весь рот да и говорит:
- Ну, раз ты видел, помог бы!
Я, как рыба на берегу, рот разеваю, а слова не проходят, воздух не идет. Наконец я справился и говорю:
- Ты что наделал, идиот!
А он мне:
- Будет знать, как не давать мне денег, старая сука!
Потом он повернулся к раковине и плюнул ей на лицо. А она открыла глаза и скрипит таким голосом, знаешь, как будто дверь несмазанная, такой пронзительный визг:
- И не дам, и не проси! Я не денежный мешок!
Потом посмотрела на меня, засмеялась и говорит:
- Что ж ты стоишь, Сереженька, помоги другу, раз пришел!
Я вылетел из квартиры, как пробка. Выбегаю на лестницу и вижу - это не Витькин подъезд. Старая такая лестница, с широким пролетом, и марши по обеим сторонам от него. Я бегу вниз, перепрыгиваю через ступеньки - смотрю, а прибежал-то наверх! Обратно прибежал! И обе лестницы ведут только вверх. А вниз нет маршей. То есть они есть, но этажом ниже, а туда прыгать - метра три, только ноги ломать. А тут хлопает дверь и Витька выходит, в одной руке топор, в другой - голова. И оба на меня смотрят и орут, орут так, что уши закладывает, визжат истошно, особенно башка старается. Я через перила ноги перебросил, а они орать перестали, Витька мне в глаза смотрит и говорит:
- Ты думаешь, что сможешь от нас убежать? Зеленые двери - они везде. С сегодняшнего дня даже твоя сортирная дверь - зеленая.
Тут-то я про высоту и позабыл, в пролет прыгнул. С тех пор хромаю слегка. И знаешь, что дальше было?
Я покачала головой.
- Я выбежал из подъезда. И это не был Витькин дом! Я стоял посреди стройки, на том месте, где был тот старый дом. Я выбежал на площадку, и возле меня вообще не было ни одной двери - ни зеленой, ни любой другой. Сергей хотел выпить, но, встряхнув бутылку и посмотрев на нее с отвращением, не стал. Зато я стала. Чуть-чуть полегчало, и я вновь уставилась на него.
- Я болел долго. Меня лечили, думали, это стрессы на работе. Ясное дело, я никому про дверь не рассказывал, боялся, с одной стороны, на всю жизнь загреметь в психушку, а с другой, боялся, что у меня не найдут никакого психического заболевания. Вот чего я боялся. Надо ли говорить, что через неделю ни Витьки, ни его матери не стало. Пожар среди ночи, выгорело все. Хоронили их в закрытых гробах, но на похороны я не пошел. Я вообще не выходил из дому.
Я снял все двери в квартире, даже в туалете снял, благо жил один. Моя боязнь дверей переросла в манию. Я уволился с работы, причем сделал это по телефону. Слава богу, что на свете есть друзья! Я не пошел бы даже в магазин. Я позвонил другу, объяснил, что сломал ногу, не могу ходить, и он привез мне мешок картошки и ящик тушенки. На этом я прожил месяц, но потом страх не то, чтобы ослабел, он отодвинулся куда-то на задний план. Я жил с ним, дышал им, но он уже не маячил у меня перед глазами. Я нашел в себе силы, нет, я заставил себя, открыть свою белую дверь и выйти на улицу. Если бы дверь в подъезде перекрасили в зеленый цвет, думаю, я спустился бы из окна по веревке, так сильно я хотел выйти на улицу. Спустя полгода я понял, что смогу избежать беды, если буду внимательно осматривать дверь, перед тем как войти. Мне даже пришло в голову, что нужно носить с собой бутылочку с краской, и если мне будет очень нужно зайти в зеленую дверь, я вымажу ее краской. и она уже будет не зеленая, а полосатая. Тогда-де она станет безопасна. Сергей посмотрел на небо. Луна в третьей четверти сияла очень ярко, фонари не светили, но света хватало. В этом свете я разглядела две мокрые дорожки, прочерченные на его лице. Отчаяние, ужас и тоска были в его глазах. Я протянула ему бутылку, он кивнул, и в один глоток прикончил ее содержимое.
- Я счастливо избегал проклятой двери тринадцать лет. Я переходил на другую строну улицы, даже если оттенок был чуть-чуть близок к зеленому. Я уяснил, что любой другой цвет не опасен. Я уходил от беды, ловчил и петлял, как заяц. Моя фирма потеряла солидную сумму денег, только потому, что я не смог заставить себя открыть дверь офиса одного возможного партнера, но я об этом не жалею. Я-то знаю, что за ней оказался бы не он и сделки все равно не случилось бы. Но теперь я проиграл, и проиграл по-крупному. Я именно поэтому все тебе и рассказываю.
- Ты опять вляпался? - спросила я.
- Вроде того. И вляпался по-глупому. Глупее не придумаешь. Ничего особенного в этот раз не было. Я съел что-то весьма несвежее и мчался к туалету очертя голову. Какой цвет, какая дверь! Я просто влетел туда и распахнул дверцу кабинки. На толчке кто-то сидел, я хотел извиниться и выйти, но тот, кто сидел на нем, поднял голову и посмотрел на меня. Я сперва не мог понять, где же я видел его. А он смотрел и начал смеяться, просто громко хохотать, держась за живот. Он смеялся до слез, но вместо слез текла кровь, у него отовсюду текла кровь, он ею сочился. Он поднял руку и показал на меня пальцем, перестав смеяться так же внезапно, как и начал.
- Ты! - громко крикнул он. - Теперь ты! Попался! Попался!
Я захлопнул дверь, прижав ее спиной. Из-за нее доносились гневные крики, звон бьющегося фаянса, смех и брань. Но мне не было до этого дела. Потому что там, внутри, был я! Это я сидел на том толчке и показывал на себя пальцем, и сочился кровью и бушевал там, внутри - я!
Подавленная, я смотрела на него. Он вцепился себе в волосы, тряся головой, словно силясь отогнать кошмар.
- Слушай, а почему бы тебе куда-нибудь не уехать? - сказала я, просто чтобы подать ему хоть какую-то надежду.
- Глупости! Куда мне уезжать? Куда можно уехать от этого проклятия? А кроме того, у поездов зеленые двери...
- Но должен же быть выход! Просто веди себя осторожно! Избегай всего!
- Я не смогу избежать ничего. Уверен, все случится просто и естественно. Я могу сидеть дома и умереть от инфаркта, когда дверь какого-нибудь шкафа окрасится зеленым и из нее вылезет рука. Нет! Я пропал, это уже свершившийся факт. Я просто хотел кому-нибудь рассказать свою грустную историю, вот тебе и рассказал. А теперь - прощай. Спасибо тебе, что дослушала до конца. Пойду-ка я домой. Ты хорошая девушка.
Он пожал мне руку и побрел в глубь двора. Я смотрела ему вслед до тех пор, пока он не перестал быть виден, а затем, терзаемая переживанием за этого человека, повернулась и пошла к вокзалу. Время поджимало, поезд уходил через полчаса. По пути я завернула в тот самый бар, чтобы купить себе чего-нибудь в дорогу, точно зная, что не смогу уснуть. Девицы в баре уже не было, там бойко суетилась другая, вероятно, ее сменщица. Купив бутылку пива и пяток бутербродов, я вышла.
Я уже направилась к вокзалу, когда сзади донесся скрежет и вой тормозов, удар, а следом - короткий крик. Я оглянулась. На асфальте кто-то лежал ничком. Возле головы растекалось темное пятно. Машина, сбившая его, умчалась в ночь, не оказав помощи. Поняв, кого именно сбило, я даже не попыталась оказать помощи. Я знала, что Сергей мертв. Вместо того, чтобы смотреть на тело, я посмотрела на бар. Вернее, на его вывеску. Не знаю, почему, но я ожидала того, что увидела.
Переливаясь блеклыми неоновыми трубками, часть из которых не горела, над входом в бар светилось его название. "Зеленая дверь".
Здесь мы собираем самые интересные картинки, арты, комиксы, мемасики по теме (+40 постов - )
Наши любимые теги
Топ комментов
А бывает, комменты лучше постов. Смотрим топ тредов и вникаем!