Обелиск


Мои года, как поезда, проходят,
Но прихожу туда хоть раз в году,
Где пахота заботливо обходит
Печальную фанерную звезду,
Ю.Визбор. «Рассказ ветерана»


Толик проснулся от страшного голода. Дико сосало под ложечкой – «косяк», выкуренный совместно со Светкой после водочно-шашлычного изобилия давал о себе знать, и «пробило на хавчик». Светка сладко посапывала, свернувшись калачиком в спальнике, утомленная фееричным сексом под кайфом.
Толик открыл глаза. Лучи полной луны пробивались сквозь ткань палатки, создавая таинственный полумрак. Он с неохотой выбрался из тёплого, нагретого спальника, прополз к выходу, дёрнул «молнию», закрывавшую вход в палатку, накинул ветровку, и высунул голову наружу. В лесу стояла тишина. При полном безветрии верхушки деревьев были недвижны, листва не шевелилась, костер, на котором жарили шашлык, дотлевал, угли покрылись обильным белым пеплом.
Толик посветил фонариком вокруг в поисках топлива. Луч выхватывал из потёмок пустые водочные бутылки, небрежно разбросанные вокруг по мере их употребления, пакеты, огрызки овощей, и обломки какого-то ящика.
Углубляться в лес за хворостом было лень, поэтому Толик, пошатываясь, доковылял до обломков, перетащил их к костру, и стал кидать куски рассохшейся древесины на угли. Он раздул огонь, и костер стал весело пожирать деревяшки. Когда Толик взял очередной кусок рассохшейся фанеры, на котором была наполовину стершаяся от времени надпись: «…дии капит… Собо… …др Петр..».
Толик повертел кусок в руках, и подкинул в костер, после чего стал рыться в рюкзаке. Там ничего съестного не было, кроме каких-то носильных вещей. «Всё сожрали, суки!» - выругался про себя Толик, и в этот момент в самом углу он нащупал сверток. Когда Толик развернул его, он обнаружил три сосиски, случайно уцелевшие после вчерашнего обжорства. Он насадил сосиски на шампуры, и стал обжаривать над огнём. Сосиски стали аппетитно подрумяниваться, шкурка начала трескаться, зашкворчал и запузырился жир.
Толик снял с палочки одну сосиску, подул, порезал ножом, и стал с наслаждением поглощать обжигающие, ароматные кусочки.
- Вкусно, да? – раздался за спиной голос. Толик подумал, что кто-то из приятелей проснулся, и подошёл к костру, привлеченный запахом пищи, однако голос был незнакомым.
Толик обернулся. Перед ним стояла фигура в странном балахоне, в котором не служивший в армии Толик вряд ли узнал бы армейскую плащ-палатку.
- А вы к-кто, л-лесник? – заикаясь от испуга спросил Толик, пытаясь заглянуть под капюшон накидки. Лица собеседника не было видно – его скрывала темнота.
- «Лесник»! – передразнил его собеседник. – Нет, парень, не лесник я! В августе сорок первого тут вся моя рота полегла… Вон, - мужчина кивнул вправо. – Гнат Губенко похоронен. Там, - кивок налево – Алмас Жанбаев, чуть подальше – Резо Нукришвили, ещё дальше – Вазген Амбарцумов, здесь вот – я… А памятник, который ты сжёг – мой…
За мужчиной из клубящейся дымки вырастали тени, одни чуть повыше, другие – пониже. Все они были в таких же плащ-палатках, у некоторых на груди висел ППШ, другие держали в руках винтовки. Фигуры стояли молча, не шевелясь, только дымка за их спинами всё сгущалась.
От ужаса у Толика зашевелились волосы на голове, он оцепенел, язык прирос к нёбу, а количество теней всё прибавлялось и прибавлялось.
Он не знал, сколько времени провел в непонятной одури, потерял счёт часам, потом мрак ночи разогнали первые лучи солнца, и тишина леса была разорвана птичьими трелями. Окружавшие призраки пропали. А Толик всё сидел, уставившись в надпись на почему-то не сгоревшем, потрескавшемся от времени куске фанеры: «…дии капит… Собо… …др Петр..».
- Что, не спится? – из соседней палатки вылез взлохмаченный и заспанный Валерка, отошёл к дереву, и, открыв ширинку, зажурчал. Он обернулся к Толику, и изменился в лице.
- Ээээ…. Толян, что с тобой? Толян?! – он в ужасе уставился на приятеля.
Толик вышел из оцепенения.
- А что такое?
- На! – Валера достал из нагрудного кармана «энцефалитки» и протянул ему карманное зеркальце. Толик глянул туда – и не поверил своим глазам – лицо покрывала пороховая гарь, от крыльев носа к углам рта пролегли горькие складки, виски поседели, а взгляд… Взгляд стал усталым и каким-то осуждающим. Он оглядел одежду – на нем была та самая плащ-палатка, в которой ему явился ночной собеседник, вместо ярко-красной ветровки - драный, в нескольких местах прострелянный и прожженный ватник, и что-то тяжёлое лежало на коленях. Он опустил взгляд - он сжимал автомат с потёртым прикладом…
- Толян, да что с тобой?
Толик посмотрел на друга исподлобья, и процедил сквозь зубы:
- Будешь ссать на могилы – убью!

© Штурм