sfw
nsfw

Результаты поиска потегуГлава 1

Дополнительные фильтры
Теги:
Глава 1новый тег
Автор поста
Рейтинг поста:
-∞050100200300400+
Найдено: 11
Сортировка:

Дэн Абнэтт, "Биквин: Покаяние" глава 2 + глава 3

Продолжаю переводить "Покаяние". На этот раз две главы - они обе небольшие. Я уделил больше времени на вычитку и причесывание текста. Разумеется, после завершения перевода буду еще раз облагораживать все от начала и до конца.
Сразу отмечу, что имя Мэм Тонтелл - Глина (Gleena), не является "переводом", просто идеальное совпадение по звучанию.
_____________________________________________________________________
ГЛАВА 2
О посещении
Его звали Фредрик Дэнс. В течение многих лет его выдающиеся способности магоса математики привели к тому, что он объехал весь сектор Скаруса, читая лекции в лучших академических институтах и опубликовав ряд важных работ по астроматематике. В конце концов он удалился в Санкур, где его гений эрудита позволил занять должность избранного астронома при дворе префекта, барона Гекубы, чей дворец находился на севере города. Затем он покинул свой пост при не совсем ясных обстоятельствах и вскоре после этого опубликовал еще одну работу под названием «О Звездах на Небесах (с эфемеридами)».
Эта книга была издана частным образом и не нашла своего читателя, но Медея Бетанкур обнаружила экземпляр в ларьке на рынке Тойлгейт и обратила на него внимание Эйзенхорна. Вы должны помнить, что небольшая команда Эйзенхорна работала в Королеве Мэб более двадцати лет, проводя кропотливое расследование, и за это время были обнаружены всевозможные мелкие улики; их находили, а затем отбрасывали.
Но книга была необычной. Написанная на Низком готике с параллельным текстом на формальном энмабском, она претендовала на статус точного справочника созвездий, видимых из Санкура, как в северном, так и в южном полушариях. Однако представленные в ней сведения имели очень мало общего с реальными фактами на ночном небе города. Эйзенхорн сначала счел это работой сумасшедшего или некомпетентного человека, пока Медея не указала на некоторые любопытные детали, среди которых не последнее место занимали значительные заслуги Дэнса как математического эрудита, а также способного и образованного наблюдателя.
В дальнейшем наша работа в Санкуре касалась многих вещей, в основном Желтого Короля, а также концепции «Города Пыли», который находился рядом, невидимый, тень-близнец Королевы Мэб.
Я выросла в убеждении, что Город Пыли — это миф, а если и не миф, то разрушенное и старинное место, которое лежит где-то за Багровой пустыней. Но по мере того, как я втягивалась в интриги между Когнитэ, Ордосом и другими фракциями, я поняла, что это не просто легенда.
Эйзенхорн сказал, что так называемый Город Пыли был «одушевленным» пространством, то есть искусственным не-местом, вполне реальным, которое существовало за пределами нашей реальности и, так сказать, накладывалось на физическую. Можно представить, что Королева Мэб и ее двойник существовали одновременно, занимали одно и то же место, но присутствовали друг для друга лишь как призраки. Как и я, вы сочтете это представление довольно фантастическим и необоснованным, как и настойчивые утверждения Эйзенхорна о том, что однажды он попал именно в такое место, в мире под названием Гершом, но я прошу вас о снисхождении, ибо я также побывала там. На короткое время, во время визита в дом под названием Лихорадка, расположенный за пределами унылых просторов городского района, известного как Сточные Воды, я вошла в неосязаемое пространство и увидела, что оно реально. Я пребывала в Королеве Мэб и в то же время где-то в другом месте.
  Эта мысль до сих пор тревожит меня. Согласно нашей рабочей теории, Когнитэ построили Город Пыли, как и место на Гершоме, в качестве оккультного укрытия для Желтого Короля, где он мог беспрепятственно заниматься своей инфернальной деятельностью. Почему так произошло, или чем занимался Желтый Король Орфей, мы еще обсудим.
  Пока же позвольте мне сосредоточиться на Фредрике Дэнсе. Его безумные работы наводили на мысль, что он каким-то образом наблюдал другие небеса, то есть созвездия, сиявшие над Городом Пыли, совершенно отличные от тех, что мерцали над Королевой Мэб. Город Пыли, чем бы он ни был, практически невозможно найти или получить доступ к нему. Многие, включая грозных отпрысков Легионов Предателей, пытались добраться до этого места. Мое собственное посещение получилось совершенно случайным, и, хотя мы вновь побывали в Лихорадке - ныне заброшенных руинах - я не смогла повторить его.
Поиск входа в Город Пыли стал нашей первоочередной задачей.
Итак, Фредрик Дэнс. Безумный савант-астроном. Мы хотели допросить его, но не могли отыскать. С тех пор как он покинул двор барона, у него не было постоянного места жительства, и наши поиски оказались бесплодны. Похоже, он останавливался у друзей и никогда не задерживался надолго в одном месте. У нас был портрет, сделанный с фронтисписа одной из его более респектабельных работ, а Гарлон Нейл провел серьезное полевое расследование, чтобы выяснить его местонахождение. Ответ был один и тот же: где бы он ни жил, это загадка, но его регулярно видели в салоне Ленгмура. Возможно, его привлекало общество разделяющих его странные убеждения.
Представление Мэм Тонтелл продолжалось, и я уже трижды осмотрела помещение.
«Только один человек здесь даже близко не подходит под его описание», — прошептала я Эйзенхорну. - «Старик в баре».
Эйзенхорн нахмурился.
«Тогда мы зря потратили ночь и зря выдержали эту пантомиму. Попробуем еще раз завтра или послезавтра».
«Так это не он?»
Он посмотрел на меня и с сарказмом поднял брови. Когда я впервые встретила его, Эйзенхорн утверждал, что его лицо не способно к выражению, но, как я выяснила, это был блеф. Его почти вечное отсутствие мимики было делом привычки и обусловлено желанием ничем не выдать себя.
«Нет, Бета», - сказал он.
«Потому что?»
«Мне казалось, ты поумнее», - сказал он. «Мы ищем астронома».
«И вы отбрасываете его кандидатуру, хотя он вполне соответствует описанию, просто потому что он слепой?»
«Это кажется логичным».
«Слепой астроном — это не самое маловероятное предположение, которое мне пришлось принять после знакомства с вами», - сказала я. «Я видела, как слова ломают кости, и летала на демонах над крышами городских кварталов. Просто напоминаю».
Он вздохнул и повернулся, чтобы снова посмотреть на маленького человечка, сидящего у бара.
«Это не он», - сказал он. «Я только что просканировал его мысли. Он пьян, и у него очень нескладные наклонности. В нем нет ни капли учености или образования, а единственное имя, которое там крутится - Унвенс».
Я вздохнула. «Бедный Унвенс», - сказала я. «Он угрюм и одинок. Я полагаю, он приходит сюда просто послушать».
«Он приходит сюда, чтобы выпить», - ответил Эйзенхорн. «Я слышу его мысли, он шатается, пытается по памяти пересчитать монеты, оставшиеся в его карманах, чтобы вычислить, сколько еще амасека сможет купить».
Эйзенхорн собрался встать и уйти. Я положила свою руку на его, чтобы удержать.
«Что теперь?» - спросил он.
«Послушай ее», - прошипела я.
Мэм Тонтелл снова обращалась к своей аудитории, начиная очередную свою рыбалку.
«Никого?» - спросила она. «Число, которое я вижу, мне ясно. Один-один-девять. Сто девятнадцать. О, это очень ясно. И буква тоже. Буква «Л»».
Никто не ответил.
«Пошли», - огрызнулся Эйзенхорн.
«Сто девятнадцать», - прошептала я в ответ.
Он начал колебаться.
«Нет, она просто шарлатанка», - сказал он.
«Ее выступление изменилось», - ответила я. «Посмотри на нее».
Мэм Тонтелл слегка дрожала и с какой-то тревожной надеждой смотрела на толпу. Тембр ее голоса изменился. Если это был спектакль, то он был неожиданно хорош и принял странный волнующий оборот, что вряд ли могло развлечь собравшихся.
«Есть ли еще одна буква, мэм?» - воскликнула я. Я услышала, как Эйзенхорн зарычал от разочарования.
Мэм Тонтелл повернулась и посмотрела на меня.
«Ты знаешь?» - спросила она.
Она не собиралась применять на мне "холодное чтение".
«Еще одна буква, мэм?» - повторила я.
«Да», - сказала она, тяжело сглотнув. ««Ч». Другая буква - «Ч»».
У меня была одна книга, тетрадь. Я одолжила ее в лавке Блэквардса... Я говорю «одолжила», но на самом деле лучше сказать «украла». Она находилась у меня до тех пор, пока я не попала под опеку Рейвенора. Она была небольшой, в синем переплете, и написана от руки на кодовом языке, которого, похоже, никто не знал. На внутренней стороне обложки был выведен номер «119», и, судя по всему, это была обычная книга, принадлежавшая Лилеан Чейз, еретичке Когнитэ, которую Эйзенхорн преследовал больше лет, чем мне было от роду.
Мне так и не удалось ни взломать шифр, ни определить число «119», которое, как мне казалось, могло быть ключом к дешифровке.
И вот Мэм Тонтелл, салонная чревовещательница и лже-медиум, связала это число с инициалами Лилеан Чейз.
Я взглянула на Эйзенхорна и увидела, что он откинулся на спинку кресла с хмурым выражением лица. Какой бы ни была здесь фальшивка, он тоже уловил значение. Он заметил мой взгляд и подтвердил его легким кивком, который предупреждал: «Действуй осторожно».
«У вас есть полное имя, мэм?» - спросила я.
Мама Тонтелл покачала головой.
«Это ты должна сказать мне, дорогая», - сказала она. Она выглядела очень неловко. Она все время облизывала губы, как будто у нее пересохло во рту.
«Я опасаюсь уловок», - ответила я. «Чтобы участвовать в вашем выступлении здесь, мне нужно имя. Происхождение».
Уродливая гримаса исказила ее лицо, и она покраснела от гнева. Но это была не она, я чувствовала. Это было ее лицо, реагирующее на какую-то чужую эмоцию, захватившую ее.
«Доказательство?» - шипела она. «У вас достаточно доказательств! Буквы! Цифры! И вот, еще... Цвет. Синий. Обычный цвет, я думаю, вы согласитесь. Что еще вы хотите? Имя не может быть произнесено. Не здесь. Не в публичной компании».
Теперь четыре подсказки, превосходящие все совпадения. Цвет, ударение на слове «обычный».
«Очень хорошо, мэм», - сказала я. Тогда какое сообщение вы должны передать?
«Я думаю, мамзель Тонтелл устала», - сказал Гурлан Ленгмур, выходя вперед. Он наблюдал за толпой и видел, что в его благородном заведении растет беспокойство. «Мне кажется, что заседание подходит к концу».
«Я бы хотела сначала выслушать сообщение, сэр», - сказала я.
Ленгмур одарил меня ядовитым взглядом.
«У нас здесь есть кодекс приличия, юная леди», - сказал он. «Мэм Тонтелл нездоровится».
Я посмотрела мимо него на медиума. Ее взгляд нашел мой. Там была тьма, пустота. На меня смотрела не Глина Тонтелл.
«Послание простое», - сказала она. «Во имя всего, что есть, и всего, что будет, помогите мне. Помогите мне, пока они не обнаружили эту попытку...»
Внезапно одновременно произошло два события. Мэм Тонтелл оборвалась на полуслове, как будто ее горло перекрыло, или оно было резко закупорено. Она поперхнулась, споткнувшись, и упала набок в объятия Ленгмура.
Затем салон залил свет. Он шел снаружи, с обеих сторон здания, проникая через окна, выходящие на боковые дорожки. Слева от здания свет был бледно-зеленым, а справа - горячим оранжевым сиянием престарелой звезды. Оба источника света дрейфовали снаружи, двигаясь вдоль окон, словно пытаясь заглянуть внутрь.
Помещение охватило волнение. Люди вскочили на ноги. Несколько стаканов были опрокинуты. Раздались голоса. Цветные призрачные огни яростно светили на всех нас. Большинство присутствующих были озадачены и потрясены. Но я сразу же почувствовала, что знаю, что это такое. Эйзенхорн схватил меня за запястье. Он тоже знал.
Огни снаружи были граэлями, отвратительными тварями Восьмерки, которые служили Желтому Королю. Я уже сталкивалась с одним из них и знала, что искажающая сила граэля воистину ужасна.
А здесь, перед нами, их было двое.
ГЛАВА 3
Неожиданные возможности
«Эй, все?» - крикнул Гурлан Ленгмур. «Давайте все, немедленно выйдем через столовую и покинем эту комнату».
Мало кто из присутствующих нуждался в этом указании. Воздух стал прохладным, как зимнее утро, и на столах заблестели крапинки инея. С нарастающими криками тревоги посетители заспешили к выходу из столовой, наталкиваясь друг на друга.
«Не двигаться!» - приказал Эйзенхорн, поднимаясь на ноги. Движение и паника могли возбудить и спровоцировать граэлей, но никто его не послушал. Он мог бы остановить всю комнату усилием воли, но воздержался. Такая демонстрация, как я знала, могла еще больше разозлить граэлей. Он протиснулся сквозь пробегающих мимо него посетителей и направился забрать падающую в обморок Мэм Тонтелл из объятий Ленгмура.
Не успел он до них дойти, как в комнату влетел крошечный шар оранжевого света, похожий на рдеющий очаг. Он прошел сквозь стену и закружился по салону, как светлячок, который залетел в помещение и пытается найти выход. Затем метнулся к пораженной Мэм Тонтелл, поразил ее меж глаз и исчез.
Мэм Тонтелл издала пронзительный крик. Она вырвалась из рук Ленгмура, упала головой вперед на помост и начала корчиться. Жемчужные нити вокруг ее горла порвались, и камни разлетелись во все стороны, катясь, подпрыгивая и грохоча.
Затем она издала ужасный хрипящий стон и умерла. Она лежала, раскинувшись, на краю помоста. Ленгмур вскрикнул в ужасе. Я уже была на ногах, моя рука лежала на манжете ограничителя, готовая выключить его. Я не знала, сможет ли моя пустота обнулить граэля, не говоря уже о двух, но я была готова попробовать, если до этого дойдет.
Однако свет снаружи задрожал, а затем померк. Закончив свою работу, граэли удалились.
«Я хотел бы знать, мэм», - сказал Гурлан Ленгмур, - «ваше имя. И ваше, господин».
Он накрыл скатертью бедную Мэм Тонтелл. Большая часть его клиентов сбежала, а те, что остались, были отуплены шоком и пытались заглушить стресс спиртным.
«Виолетта Фляйд, сэр», - ответила я.
«Что это было за дело?» - спросил он. «Эта злоба…»
«Я ничего не знаю об этом, сэр», - ответила я.
«Она говорила с вами, и вы знали, о каком деле она говорила!»
«Я ничего не знала», - сказала я. «Я наслаждалась шоу и участвовала в представлении, как вы и призывали гостей».
«Вы лжете!» - огрызнулся он. Его модная прическа растрепалась, и он отмахнулся от непокорных прядей, которые рассыпались по лицу. «Вы знали, что это...»
Эйзенхорн навис над ним.
«Она ничего не знает», - сказал он. «Никто из нас не знает. Нас забавляло это развлечение, и мы участвовали в нем».
Ленгмур сверкнул на него глазами.
«Я никогда не видел, чтобы она так работала», - сказал он. «Такая конкретика, и вы узнали ее».
«Холодное чтение может выудить все, что угодно», - сказал ему Эйзенхорн. «Моя жена считала, что письма соответствуют имени девичьей тети, которая умерла, когда ей было сто девятнадцать лет».
«Вот, видите? Эта агрессия действительно связана с вами», - воскликнул Ленгмур.
«Не совсем», - сказала я. «Мой... дорогой муж ошибается. Моя тетя умерла в возрасте ста восемнадцати лет. Мы надеялись, что она доживет до следующего дня рождения, но она не дожила. Признаюсь, я на мгновение увлеклась словами бедной леди, но в них не было идеального совпадения».
«Оставь девушку в покое, Гурлан», - сказал мужчина, присоединившись к нам. Это был тот самый грузный человек, которого я заметила ранее возле картины Тетрактиса. Он был массивным мужчиной, а его глаза немного прикрыты капюшоном, что говорило о том, что он пил с раннего утра. «Вы видите, что она потрясена», - сказал он. «И она не причастна к этому. Не больше, чем любой из присутствующих. У меня был друг с такими же инициалами, и он когда-то жил на Парнасе 119. Я хочу сказать, что это вполне могло относиться и ко мне».
«Но ты молчал, Озтин», - ответил Ленгмур.
«Потому что я видел представление Глины дюжину раз, да будут благословлены ее пальцы ног, и знаю, что все это фарс», - ответил грузный мужчина. Он посмотрел вниз на покрытое тканью тело и вздохнул, небрежно осенив себя знаком аквилы. «Бедная старушка. Это был всего лишь салонный трюк».
«Не сегодня», - сказал Ленгмур. Он пожал плечами. «Это разорение, - сказал он. Репутация салона будет просто втоптана в грязь...»
«Я думаю, что все наоборот», - сказал я. «Сегодня ваши клиенты разбежались, но завтра...»
«На что вы намекаете?»
«Я хочу сказать, сэр, что люди приходят в этот квартал и в ваше прекрасное заведение, чтобы вкусить тайны теневого мира. И, по большей части, как я вижу, вы не подаете ничего, кроме бормотухи. Спектакли и развлечения. Это трагическое происшествие, но молва о нем распространится. Салон «У Ленгмура» будет известен как место настоящих тайн и сверхъестественных событий. Страх не удержит клиентов. Не тех клиентов, которые вам нравятся. Он привлечет их, несмотря на инстинкт самосохранения, и ваша репутация укрепится».
Ленгмур пристально посмотрел на меня.
«Я бы посоветовала вашим поставщикам завтра привезти вам еду и вино в большем количестве, чем обычно», - сказала я, - «чтобы удовлетворить спрос. Вы также можете продавать апотропические обереги на входе, чтобы успокоить робких, и приправить вашу атмосферу перспективой подлинного проявления неведомого».
Ленгмур вытаращился. Грузный мужчина разразился хохотом.
«Мне нравится эта молодая леди!» - усмехнулся он. «Она не ошибается, и она хорошо разбирается в твоем бизнесе. Апотропические обереги! Вот это мышление настоящего манипулятора. Убойный успех, благодаря убийству, не так ли?»
Он снова рассмеялся, мощным, рокочущим смехом. Ленгмур нахмурился.
«Ты как всегда несносен, Озтин», - сказал он. «Я могу запретить тебе вход».
«Снова?» - спросил грузный мужчина.
Ленгмур ловко повернулся и направился к выходу. «Был вызван Магистрат», - объявил он через плечо. «Я должен дождаться их прибытия».
«Что ж, это мой сигнал к отступлению», - объявил здоровяк. «Я не имею дела с Магистратом. Мы можем потерять всю ночь, отвечая на вопросы».
«Особенно с вашей репутацией», - сказала я. Он усмехнулся и протянул руку.
«Моя слава идет впереди меня, не так ли?» - спросил он.
«Да, мистер Крукли», - ответила я, пожимая его руку. Я поняла это сразу, как только Ленгмур произнес имя Озтина. Это был печально известный 
поэт-грабарь. Мое раннее предположение оказалось верным.
«Я знаю одно место в конце улицы», - сказал он. «Может быть, вы присоединитесь ко мне, чтобы избежать назойливой суеты?»
Я взглянула на Эйзенхорна.
«Мои извинения, сэр», - сказал Крукли, протягивая руку Эйзенхорну. «Я, конечно же, имел в виду вас обоих. Озтин Крукли».
«Дэзум Флайд», - ответил Эйзенхорн, принимая рукопожатие.
«Вы присоединитесь ко мне?» - спросил Крукли.
Эйзенхорн кивнул.
«У меня нет желания оставаться здесь», — сказал он. Я была уверена, что он хотел бы остаться, но скорое прибытие Магистрата могло стать неудобством.
«Отлично», - объявил Крукли. «Мы пойдем все вместе». Он повернулся и повысил голос, обращаясь к находящимся поблизости клиентам. «Мы отправляемся в Два Гога. Вы идете? Аулей? Унвенс?»
«Я пойду, если ты платишь», - сказал человек с испачканными чернилами руками, которого я раньше приняла за рубрикатора.
«Унвенс?» - позвал Крукли. Пожилой человек с огромными руками и ногами встал и кивнул. Мы с Эйзенхорном обменялись быстрыми взглядами.
«Это Унвенс?» - спросила я.
«Да», - сказал Крукли. «Линэл Унвенс. Вы его знаете?»
«Нет», - ответила я. «Я просто подумала, что слепой парень, сидящий рядом с ним, был Унвенсом».
Крукли покачал головой.
«Он? Нет, это его чокнутый дружок Фредди. Фредди Дэнс».

Дэн Абнэтт, "Биквин: Покаяние" перевод первой главы

Возможно, перевод уже есть в инете, но я не встречал. Поэтому решил попробовать взяться за эту долгожданную книгу. Если видели перевод - скиньте в коментах, чтобы я зря не заморачивался.
_____________________________________________________________________
БИКВИН: КНИГА ВТОРАЯ
"ПОКАЯНИЕ"
PENITENT
A BEQUIN NOVEL
DAN ABNETT
y,Warhammer 40000,wh40k, warhammer 40k, ваха, сорокотысячник,Wh Песочница,фэндомы,Дэн Абнетт,Пария,покаяние,книга,текст,Истории,Перевод,перевел сам,Глава 1,Биквин,книга вторая
Первая часть истории, именуемая...
КОРОЛЕВСКАЯДВЕРЬ
ГЛАВА 1
О компании, которой человек придерживается, а также о компаниях, которые его удерживают
 С тех пор как я встретила демона, мои сны стали липкими и черными. 
 Прошло два месяца с тех пор, как он впервые посетил меня, и его нематериальное присутствие просочилось в мои сны, как смола, склеив все мои мысли, так что теперь ничто не было ни ясным, ни отдельным. Просто один комок черной путаницы, в котором идеи извивались, не давая себе покоя, не в силах вырваться на свободу или определить себя.
 Я надеялась на ясность. Думаю, что ясность была тем, что я искала всю свою жизнь. Я хотела бы встретить вместо этого ангела, чья сущность наполнила бы мой разум, как янтарь. Признаюсь, это была полнейшая фантазия. Я никогда не встречала ангела и не знала, существуют ли они, но именно это я себе и представляла. Там, где прикосновение демона могло утопить мои сны в темной жиже, прикосновение ангела наполнило бы их золотой смолой, так что каждая мысль и идея сохранилась бы, одна и нетронутая, вполне ясно представленная, и я смогла бы найти в них смысл. Во всем.
 Я видела янтарь на рыночных прилавках под Тулгейтом. Так я узнала об этом материале: полированные камешки оттенков охры, гуммигута и аурипигмента, похожие на стекло, а внутри каждого – муха с кружевными крыльями или жук, застывшие навеки.
 Вот как бы я хотела, чтобы выглядел мой разум: каждая мысль была бы представлена таким образом, доступная свету со всех сторон, настолько ясная, что можно было бы рассмотреть каждую мельчайшую деталь через увеличительное стекло.
 Но демон вошел в меня, и все стало черным.
 Я говорю "демон", но мне сказали, что правильный термин - "демон-хост". Его звали Черубаэль. Мне показалось, что это имя ангела, но, как и все в городе Королевы Мэб, вещи и их имена не совпадают. Они неизбежно являются шифрами друг для друга. Через свои липкие, черные сны я, по крайней мере, разглядела, что Королева Мэб — это город глубоких противоречий. Это было полумертвое или, по крайней мере, полуиное место, где одно было на самом деле чем-то противоположным, а правда и ложь чередовались, и люди были не теми, кем казались, и даже дверям нельзя было доверять, потому что они слишком часто открывались между местами, которые не должны были пересекаться. 
 Город был мертвым существом внутри живого, или наоборот. Это было место, преследуемое призраком самого себя, и лишь немногие обладали способностью вести переговоры между ними. Мертвые и живые задавали друг другу вопросы, но не слушали или не могли услышать ответы. И те немногие, кто ходил, осознавая, в темных местах между ними, на границе, отделяющей физическое от отбрасываемой им тени, казалось, были больше озабочены тем, чтобы переправить души с одной стороны на другую, отправить кричащих живых на смерть или вернуть к жизни ослепших мертвецов.
 У нас с великой Королевой Мэб была общая черта. Во мне тоже была мертвая половина, тишина внутри, которая делала меня изгоем. Я была истинной подданной Королевы Мэб, ибо я была противоречием. Меня все сторонились, я была отверженным сиротой, не подходящей для общества, но все искали меня как некую награду.
 Меня зовут Бета Биквин. Мое имя - Ализебет, но так меня никто не называл. Бета — это уменьшительное. Оно произносится как Бей-та, с долгим гласным, а не Беттер или Битер, и я всегда думала, что это для того, чтобы отличить его от буквы «Еленики», которая обычно используется в научных порядковых обозначениях. Но теперь я начала думать, что именно так оно и было. Я была Бетой, второй в списке, вторым вариантом, второй по рангу, меньшим из двух, копией. 
 А может, и нет. Возможно, я была просто следующей. Возможно, я была альфой (хотя, конечно, не тем Альфой, который был со мной в те дни).
 Возможно, возможно... много чего. Мое имя не определяло меня. Этому, по крайней мере, я научилась у Черубаэля, несмотря на липкую тьму снов, которые он распространял. Мое имя не соответствовало мне, как и его имя не соответствовало ему. Мы оба, подобно Королеве Мэб, с самого начала были противоречивы. Имена, как мы увидим, бесконечно ненадежны, но бесконечно важны.
Я стала очень чувствительна к различию между тем, как что-то называется, и тем, чем оно является на самом деле. Это стало моим методом, и я научилась этому у Эйзенхорна, который на то время, я полагаю, был моим наставником. Эта практика недоверия к чему-либо по его внешнему виду была его способом существования. Он ничему не доверял, но в этой привычке была какая-то ценность, потому что она явно помогла ему прожить долго. Примечательно долго.
 Она также определяла его, потому что я не знала его природу, как и не осознавала свою. Он сказал мне, что он инквизитор Святого Ордоса, но другой человек, который с такой же настойчивостью претендовал на это звание, сказал мне, что Эйзенхорн, по сути, был отступником. Хуже того, еретиком. Хуже того, Экстремис Диаболус. Но, возможно, этот человек - Рейвенор, его имя - возможно, он был лжецом.
 Я знала так мало, я даже не знала, ведает ли Эйзенхорн, кто он такой. Мне было интересно, был ли он таким же, как я, озадаченным тем, как правда мира может внезапно измениться. Я считала себя сиротой, воспитанной в школе Непроходимого Лабиринта, чтобы служить агентом Ордоса. Но теперь оказалось, что я... генетическая копия, а вовсе не сирота. У меня нет - не было - родителей. У меня не было мертвых матери и отца, которых я могла бы оплакивать, хотя я оплакивала и скучала по ним всю свою жизнь, потому что они были выдумкой, как и история их надгробия на болотном кладбище.
 Мне сказали, что Лабиринт Ундуэ — это не школа Ордоса, а академия, управляемая герметическим обществом под названием Когнитэ, которое было древним теневым двойником Инквизиции.
 Теперь мне предстояло решить вопрос о своей лояльности. Служить ли мне Когнитэ, которые меня воспитали, или Священному Ордосу, частью которого я всегда считала себя? Бросить ли мне вызов Эйзенхорну, который мог быть слугой Священного Трона или трижды проклятым еретиком? Обратится ли к Рейвенору, который претендовал на императорскую юрисдикцию, но мог оказаться самым большим лжецом из всех?
 А как насчет других сторон в этой игре? Не в последнюю очередь - Король в Желтом? Должна ли я встать на его сторону? 
 На данный момент я решила идти с Грегором Эйзенхорном. И это несмотря на то, что он общался с призраками демонов и воином Легионов Предателей и был обличён мной в ереси.
 Почему? Из-за всего того, что я только что сказала. Я не доверяла никому. Даже Грегору Эйзенхорну. Но я была в его компании, и он, как мне казалось, был наиболее откровенен со мной. 
 У меня, конечно, были свои принципы. Хотя это было сделано подпольно Когнитэ, меня воспитали в убеждении, что мое предназначение - служить Трону. Это, по крайней мере, казалось правильным. Я знала, что скорее присягну нашему Богу-Императору, чем любой другой силе или фракции. Где я окажусь в конечном итоге, я не могла сказать, ибо, как я уже говорила, я не могла определить никакой истины, на которую можно было бы положиться. По крайней мере, в компании Эйзенхорна я могла узнать некоторые истины, на которых можно было бы основывать свое решение, даже если бы в конечном итоге они заключались в том, чтобы покинуть его сторону и присоединиться к другой. 
 Я хотела учиться, учиться по-настоящему, а не по-плутовски, как в Лабиринте Непроходимости. Я хотела узнать правду о себе и о том, какую роль я играю в великой тайной схеме. Более того, я хотела разгадать секреты Королевы Мэб и открыть их свету, ибо в тени мира таилась угроза существования, и раскрыть ее было бы величайшим долгом, который я могла бы исполнить во имя Бога-Императора. 
 Я желала этого, хотя, как я поняла позже, нужно быть осторожной в своих желаниях. Тем не менее, раскрытие всей истины во всей ясности было той целью, которую я лично поклялась выполнить. Вот почему в ту холодную ночь я была Виолеттой Фляйд и шла по улицам квартала Фейгейт под руку с Эйзенхорном, чтобы прибыть на встречу в салоне Ленгмура.
 Да, я знаю. Виолетта Фляйд была еще одной вуалью, ложным именем, фальшивой мной, ролью, которую нужно было играть, тем, что наставники Лабиринта Ундуэ называли «функцией». Но из игры можно было извлечь просветление, поэтому я шла тогда и пока что шла на стороне Эйзенхорна. 
 Кроме того, мне нравился его демон.
 Черубаэль был сердечен. Он называл меня "маленькой штучкой", и, хотя он загрязнял мои сны, мне казалось, что он самый честный из моих спутников. Казалось, ему нечего терять, и поэтому честность ему ничего не стоила. В нем не было никакой скрытой стороны.
Не все находили его таким сносным. Лукрея, девушка, которую я забрала с собою на попечение Эйзенхорна, ушла через некоторое время. Однажды ночью она выскользнула на улицу, не попрощавшись, и я уверена, что именно компания призрака демона окончательно выбила ее из колеи, несмотря на все, что она видела до этого момента. Но Лукрея никогда не участвовала в интригах, она была лишь сторонним наблюдателем. Я не могла винить ее за то, что она хотела остаться в стороне. 
 Черубаэль был демоном, существом Имматериума, закованным в человеческое тело. Думаю, тело было уже давно мертво. Его истинная сущность, находящаяся внутри, тянулась к внешней оболочке, словно пытаясь выбраться наружу. Очертания рогов упирались в кожу надбровья, словно какой-то лесной олень или баран стремился вырваться наружу. Это натягивало бескровную плоть его лица, придавая ему непроизвольную усмешку, вздернутый нос и глаза, которые странно и слишком редко моргали. Иногда я думала, не лопнет ли он в один прекрасный день, и не останется ли от него ничего, кроме отросших рогов и ухмыляющегося черепа. 
 Он был довольно страшным, но сам факт его существования меня успокаивал. Если он был демоном, значит, такие вещи существуют. А Королева Мэб постоянно демонстрировала, что во всем существует симметрия: мертвое и живое, материальное и нематериальное, правда и ложь, имя и ложное имя, верный и неверный, светлое и темное, внутреннее и внешнее. Так что если он был демоном, то, конечно, должны были существовать и ангелы? Черубаэль, проклятый и несчастный, был моим доказательством того, что ангелы существуют.
 И, возможно, со временем один из них придет ко мне и наполнит мои сны янтарным соком, и позволит мне увидеть вещи, золотые и ясные, такими, какими они были на самом деле.
 «Можно измерить город, - заметил Эйзенхорн, пока мы шли, - по количеству метафизических обществ, которые он содержит».
 «Можно измерить круг, - ответила я, - начиная с любого места».
 Он посмотрел на меня, озадаченный.
 «К чему ты клонишь?»
 «Это все равно круг, - сказала я. Нет начала, нет конца. Бесконечный.»
 «Да. И это все еще город».
 «Неужели?», - спросила я.
 Я была в игривом настроении, но ему это было безразлично. Он имел в виду, конечно, темперамент и здоровье города. Город, находящийся в упадке, склоняющийся к коррупции и духовным недугам, становится домом для любопытных верований. Растет интерес к иному. Это основное учение Ордосов. Мода на оккультизм и эзотерику, преобладание интересов к потустороннему — вот симптомы культуры, находящейся в опасной деградации. 
 Если город вам незнаком, то салон Ленгмура находится в ложбине старых улиц под облупившимся шпилем Святой Целестины Фейгейт, колокола которого звонят по нечетным часам. В эту ночь на широких ступенях перед храмом собралось множество нищих, известных как Курст, просящих милостыню. Я не могла не посмотреть, нет ли среди них Реннера Лайтберна. За те месяцы, что прошли с тех пор, как мы расстались, я часто думала о нем и гадала, какая судьба постигла его, ведь никаких его следов нигде нельзя было найти. 
 Не было следов и здесь. Эйзенхорн заметил мой взгляд, но ничего не прокомментировал. Хотя Лайтберн был храбрым и самоотверженным, пока был со мной, его разум был стерт агентами Рейвенора, и он был возвращен на улицы, ничего не понимающий. Эйзенхорн считал, что мне было лучше без него и, конечно же, Лайтберну было лучше без меня.
 Тем не менее, у меня никогда не было возможности поблагодарить его.
 По всему маленькому, грязному кварталу Фейгейт располагались салоны, столовые и дома собраний, которые были популярным местом для тех, кто увлекался метафизикой. Я видела плакаты на стенах и объявления в окнах, рекламирующие духовные лекции, викторины и вечера спиритических сеансов, или возможность послушать известных ораторов, просвещающих по многим эзотерическим вопросам, таким как "Место человека в космосе", или "Тайная архитектура храмов Королевы Мэб", или "Скрытая сила цифр и букв". Несколько заведений рекламировали чтение Таро по предварительной записи, а другие обещали духовное исцеление и откровения из прошлой жизни, которые проводились экспертами-практиками.
Салон Ленгмура, старые окна которого светились золотом в наступающем вечере, стоял на первом месте среди них. Это было место встречи творческих душ, склонных к мистике. Говорили, что знаменитый поэт Крукли регулярно обедал здесь, и что часто его можно было встретить выпивающим с гравером Аулеем или прекрасной оперной певицей Коменой Ден Сале. Это место славилось своими лекциями, как официальными, так и неофициальными, чтениями и перформансами, а также провокационными диалогами, которые велись между эклектичной клиентурой.
 «В другом мире, - пробормотал Эйзенхорн, открывая передо мной дверь, — это место было бы закрыто Магистратом. Или Ордосом. Весь этот район».
 Я считаю, что существует тонкая грань между допустимым и недопустимым. Империум любит свои предания и тайны, и всегда есть активный интерес к тому, что можно считать посторонними идеями. Однако от этих безобидных и веселых развлечений до откровенной ереси всего один шаг. Королева Мэб и заведения, подобные этому, стояли на этой грани. Здесь царил дух оккультизма, под которым я подразумеваю старое определение этого слова - скрытое и невидимое. Казалось, что здесь хранились настоящие секреты, обсуждались истинные тайны, тайны, выходящие за рамки безобидных мелочей и пустяков, допустимых в более благополучных мирах. 
 Королева Мэб, да и весь мир Санкура, скатился в неразумный, богемный упадок, выпав из строгой и суровой хватки имперского контроля в состояние распада последних дней, который закончится только упаднической кончиной или поспешной и запоздалой чисткой со стороны внешних властей.
 Но салон, ах, какое место! Напротив улицы находилась его знаменитая столовая, большая, светлая комната, которая гудела от звона посуды и болтовни клиентов. Здесь было многолюдно, и люди стояли в очереди на улице, чтобы занять столик для ужина.
 За залом и кухнями располагался сам салон - задний бар, куда можно попасть через двери в боковых коридорах и через занавешенный арочный проем в задней части обеденного зала. Это было сердце заведения. Он был запыленным, я бы сказала, если вы никогда не бывали в нем, освещенным старыми люминесцентными лампами в абажурах из тонированного стекла, стены оклеены роскошным узором из черных листьев папоротника на пурпурном фоне. Сзади находилась длинная барная стойка, тяжелое дерево которой было выкрашено в темно-зеленый цвет и украшено латунными полосами. Основное пространство было заставлено столиками, а по бокам располагались кабинки, вокруг которых можно было задернуть черные шторы для приватных встреч. 
 Здесь было многолюдно, толпились посетители, многие из которых пришли из столовой, чтобы выпить дижестив после ужина. Воздух был полон голосов и дыма обскуры, но он не был оживленным, как в городской таверне или оживленной столовой без нее. Здесь царила сдержанность, томность, словно эти разговоры были неспешными и касались скорее философских вопросов, чем пустой болтовни любителей выпить в поисках вечернего отдыха. Сервиторы, сработанные из латуни и облаченные в зеленые одежды, пробирались сквозь толпу, разнося подносы с напитками и тарелки с едой.
 Мы заняли кабинку в стороне, откуда можно было наблюдать за приличной частью зала. Слуга принес нам джойлик в узорчатых рюмках и маленькие тарелочки с жареным ганнеком, намазанным горчицей, и мякотью кетфрута в соли.
 Мы наблюдали.
 Я была заинтригована клиентурой и их пьяными разговорами.
 «Это Крукли?» - спросила я, глядя на грузного мужчину, сидевшего под картиной Тетрактиса, беседуя с маленькой женщиной в сером.
 «Нет, - ответил Эйзенхорн. Крукли выше, на нем меньше мяса».
 Я умею наблюдать. Это было частью моего обучения. Заботясь о том, чтобы сохранить роль чопорной молодой леди Виолетты Фляйд, я сканировала толпу, отмечая то одно, то другое лицо, высматривая, кого я могу узнать, и кого, возможно, будет полезно узнать в другой день. Я увидела бородатого караванщика из Геррата, держащегося с тремя мужчинами - один казался кротким схоламом, другой, судя по его испачканным чернилами рукам, был скромным рубрикатором, а третий выглядел бы уместным во главе банды убийц Приход Гекати.
За другим столом три сестры-медсестры из лазарета Фейгейт сидели в молчании, разделяя бутылку мятного вина, одинаковые в своих подпоясанных серых саржевых халатах и белых фалдах. Они не разговаривали и не смотрели друг на друга, на их усталых лицах читалась лишь пустота. Я задалась вопросом, попали ли они сюда по ошибке, или это просто ближайшее к ним заведение, и они терпят декадентское общество каждый вечер ради восстанавливающего силы напитка.
 Рядом с барной стойкой стоял пожилой мужчина с самыми длинными руками и ногами, которые я когда-либо видела. Он неловко ерзал, словно так и не смог освоить длину, до которой вырос его тощий каркас. Он был одет в темный фрак и брюки и смотрел сквозь серебряное пенсне, делая записи в блокноте. Рядом с ним в баре, но, видимо, не в компании пожилого человека, поскольку они не обменялись ни словом, сидел маленький, грустный старик, очевидно, слепой. Он потягивал напитки, которые бармен пододвигал ему в руки, чтобы он мог их найти.
 Я заметила многих других. Я также отметила любые признаки наличия оружия: оттопыренный карман здесь, подпоясанный ремень там, жесткость позы, намекающая на скрытый нож или замаскированную кобуру. Я не ожидала, что вечер обернется чем-то неприятным, но, если бы это случилось, я уже составила карту проблемных мест и знала, с каких сторон могут исходить угрозы.
 Как раз перед тем, как зажегся свет, я увидела у боковой двери двух людей, которые что-то срочно обсуждали. Один был молодой состоятельный джентльмен в полосатом костюме и халате. Другой - женщина в робе цвета ржавчины. Меня привлекло спокойное оживление их разговора. Хотя я не могла расслышать слов, их манера была несколько взволнованной, как будто обсуждался какой-то серьезный личный вопрос, который по тону совершенно отличался от блуждающих дебатов в остальной части салона. 
 Женщина совершила жест отказа, затем повернулась, чтобы уйти через боковую дверь. Мужчина взял ее за руку - мягко - чтобы отговорить, но она отпихнула его и вышла. Когда она проходила под низкой лампой боковой двери, я увидела ее профиль и сразу же почувствовала, что откуда-то знаю ее. 
 Но вот она вышла и скрылась на улице, а свет в салоне продолжал мерцать.
 Гурлан Ленгмур, покровитель заведения, вышел на небольшую сцену и кивнул бармену, который перестал щелкать выключателями, когда внимание и тишина были достигнуты.
 «Друзья мои, - сказал Ленгмур, - добро пожаловать на сегодняшнее вечернее развлечение».
 Его голос был мягким и маслянистым. Он был невысоким человеком, изысканным и хорошо одетым, но в остальном довольно скучным на вид, что, похоже, его беспокоило, поскольку его темные волосы были выбриты с правой стороны, а затем закручены на макушке в огромный, пропитанный маслом локон, как предписывала последняя светская мода. Мне показалось, что он принял этот современный стиль не столько потому, что это было модно, сколько потому, что это придавало его лицу какую-то особую интересную черту.
 «Позже, в задней комнате, будет тарош, - сказал он, - а затем мастер Эдварк Надрич расскажет о значении Ураона и Лабирина в Раннеангеликанских гробницах. Те из вас, кто уже слышал выступления мастера Надрича, знают, что вас ожидает увлекательное и познавательное зрелище. После этого состоится открытая дискуссия. Но сначала, на этой маленькой сцене, Мамзель Глина Тонтелль, знаменитая чревовещательница, поделится с нами своими медиумическими способностями».
 Раздались горячие аплодисменты и звон ножей для масла о края стеклянной посуды. Ленгмур отступил назад, жестом приветствия склонив голову, и на сцену поднялась невзрачная женщина в жемчужно-сером шелковом платье фасона, который уже несколько десятилетий как вышел из моды. 
 Ее пухлое лицо было осунувшимся. Я прикинула ее возраст - около пятидесяти лет. Она приняла дружные аплодисменты кивком и легким взмахом руки.
 «Ее платье, - прошептал Эйзенхорн. - Старый стиль, чтобы напомнить нам о прошлых поколениях. Обычный трюк».
 Я кивнула. Мамзель Тонтелл действительно выглядела как светская дама из блистающих бальных залов прошлого века, времени, когда Королева Мэб была более величественным местом. Я видела такие в книгах с картинками. Даже в ее манерах было что-то старомодное. Это был спектакль, роль, а я с большим интересом относилась к тем, кто хорошо играет роли. Она, кажется, намазала кожу и платье пудрой для костюмов.
«Загримировалась, как призрак, - проворчал Эйзенхорн. - Чревовещатели называют это "фантомиминг", и это еще один приевшийся трюк».
 Мэм Тонтелль наложила на себя траурные тени, светлая пудра создавала впечатление, что она стояла, не двигаясь, на протяжении десятилетий, пока на нее оседала пыль. Это было сдержанно и, со своей стороны, показалось мне очень забавным.
 Она прижала одну руку к верху груди, а пальцами другой провела по бровям, нахмурив брови в сосредоточенности.
 Здесь есть мальчик, - сказала она. - Маленький мальчик. Я вижу букву «H»».
 В толпе несколько человек покачали головами.
 «Определенно мальчик», - продолжала Мамзель Тонтель. Ее голос был тонким и бесцветным. «И буква «H». Или, возможно, буква «Т»».
 «Холодное чтение», - пробормотал Эйзенхорн. «Самый старый трюк из всех. Закидывает удочку».
 И, конечно, так оно и было. Я видела, что это было, и разделяла скептицизм Эйзенхорна, но не его презрение. Меня всегда очаровывали подобные отвлекающие маневры, и мне было забавно наблюдать за работой актера. Более того, за фокусником, который с помощью представления создавал что-то из ничего.
 Мэм Тонтель попробовала еще одну букву, «Г», насколько я помню, и мужчина сзади подхватил ее, а вскоре убедился, что получает послание от своего крестника, давно умершего. Мужчина был весьма поражен, хотя он сам предоставил все факты, которые сделали это убедительным, невинно выложив их в ответ на ловкое предложение мам Тонтель».
 «Он был молод, когда умер. Но ему было десять лет».
 «Восемь», - ответил мужчина, глаза его сияли.
 «Да, я вижу. Восемь лет. И утонул, бедная душа».
 «Он упал под телегу», - вздохнул мужчина.
 «О, телега! Я слышу ее грохот. На губах бедного ребенка была не вода, а кровь. Он так любил домашнее животное, гончую или...»
 «Птичку», - пробормотал мужчина, - «маленького трехнога в серебряной клетке. Он могла петь песню колоколов в соборе Святого Мученика».
 «Я вижу серебряные прутья, и яркие перья тоже», - сказала мамаша Тонтелль, приложив руку к голове, словно испытывая сильную боль от мигрени, - «и вот она поет...»
 И так продолжалось. Мужчина был вне себя, и толпа была под большим впечатлением. Я могла сказать, что Эйзенхорн быстро теряет терпение. Но мы пришли не для того, чтобы смотреть, как шарлатанша показывает свои фокусы, не для того, чтобы слушать лекцию или читать Таро.
 Мы пришли сюда, чтобы найти астронома, который либо сошел с ума, либо увидел великую тайну, за знание которой многие в городе убили бы.
 А возможно, и то, и другое.

Первая глава манги Obsolete Dream - Черный Демон

перевод - Batkovich team
https://vk.com/mogeko_altar
о
10:
<£>,Anime,Аниме,Mogeko,Obsolete Dream,Manga,Манга,продолжение в комментариях,Глава 1,Anime Unsorted
Ждем перевода :)
,Fisheye Placebo,Yuumei,Смешные комиксы,веб-комиксы с юмором и их переводы,Глава 1,часть 2,песочница,длиннопост
Пишу для тех, кому нравилось написанное мной ранее.
Это не продолжение, а отдельная, небольшая история…
Если кого заинтрересует, здесь можно найти все что я выкладывал:
http://joyreactor.cc/user/simple


Я проснулась в холодном поту. Мое тяжелое, хриплое дыхание было отчетливо слышно в предрассветной тишине. За окном тускло светила луна, на которую сейчас наползало густое облако. «Что это мне такое приснилось?» подумала я, опускаясь на подушку и закрывая глаза. Вспомнить так ничего и не удалось. Я собиралась снова забыться сном, однако, пролежав с закрытыми глазами несколько минут, поняла что совершенно не хочу спать. Больше того, сердце в моей груди билось с такой силой, как будто оно стало в два раза больше. Я отчетливо слышала его сильные толчки, и ощущала пульсацию крови у себя в висках.
Открыв глаза, я уставилась в потолок. Несколько раз моргнув, зрение приспособилось к полутьме и я заметила что потолок рассекает трещина, около пяти сантиметров шириной. Она брала свое начало в одной из стен и обрывалась над окном. От окна осталась одна только рама, и ветер тихонько посвистывал, врываясь в комнату. Жутко испугавшись, я все так же лежала, не в силах пошевелиться, оставалось только надеяться, что я все еще сплю. Медленно переведя взгляд на стену я обратила внимание на куски свисающих обоев. На стене тоже было несколько трещин, правда, не таких больших как на потолке. Моя люстра, состоящая из множества навешанных на крепление хрустальных шариков, представляла сейчас жалкое зрелище – всего три шарика осталось на покосившемся креплении, лампочки в патроне не было. На полу грудами лежал какой-то мусор, приоткрытая дверь держалась только на одной петле. За дверью простиралась непроглядная тьма, а ведь там, в коридорчике, всегда горел небольшой ночничок, мама никогда не забывала его включать перед сном.
Чувствовала я себя совершенно не в своей тарелке, казалось, я стала занимать в два раза больше места на своей небольшой кроватке. С отвратительным видом тех лохмотьев, которые я поначалу приняла за одеяла, мог сравниться только их запах. Не понимаю, как я сразу его не почувствовала.
- Ма-а-ам!
Что с голосом? Хриплый, грубый, совсем не похожий на мой. «Что со мной?» вспыхнула мысль. Я попыталась прокашляться. Кашель тоже звучал довольно грубо. Сбросив с себя лохмотья, я обнаружила что лежу в одежде, к тому же на ногах красовались подбитые железом ботинки. Темные штаны, из какого-то плотного материала, и рубаха из такого же плотного материала. На поясе был надет широкий ремень, черного цвета. Прижав руки к лицу, намереваясь протереть глаза, я вдруг ощутила под ладонями щетину. Кожа на ладонях была грубой, с несколькими бугорками, которые при рассмотрении оказались жесткими мозолями.
Я медленно села на край кровати, ощупывая чужое лицо не своими руками. Не в силах поверить в происходящее я поднялась и направилась к перекошенной двери. Как оказалось, даже ходить было трудно – мало того что я стала выше, сантиметров на десять, так еще и центр тяжести теперь был в другом месте. Оказавшись за дверью, я чуть не упала – отсутствовало большинство досок, которыми был выложен пол, осталось всего три. Идти по ним сейчас, в темноте, да еще не освоившись с моим новым телом, было верхом глупости, однако мыслить нормально я сейчас не могла – слишком невероятным казалось все происходящее.
Только когда я оказалась в комнате своих родителей, и обернулась, то поняла, как мне повезло добраться невредимой. Здесь было намного светлее, и по комнате свободно гулял ветер. Я с ужасом поняла что внешней стены в комнате нету, так же как и балкона, что раньше примыкал к этой комнате., Стоя на краю и придерживаясь за стену, я аккуратно посмотрела вниз. Внизу, в тусклом освящении даже с моего, третьего этажа, можно было разглядеть огромную груду обломков. Похоже, железные балки на которых держались балконы проржавели и больше не могли выдерживать их вес. На двух оставшихся надо мной этажах балконов тоже не было. Осмотревшись, я обнаружила большое зеркало на одной из стен. Перед ним обычно красилась мама, ну и я в последнее время, все-таки мне уже исполнилось семнадцать. Правый угол был отколот, и оно слегка почернело снизу, как будто попало в огонь.
Из зеркала на меня смотрел парень, лет двадцати пяти, с черными, как ночь волосами и светло-зелеными, почти желтыми глазами. Одежду мою можно было смело принять за ту, что обычно носят наши так называемые бомжи, которые копаются в мусорных контейнерах. Правда, в некоторых местах были приделаны куски металла. Запах от меня был соответствующий. К тому же мылась я похоже очень давно, если вообще когда-то мылась. Хотя нет, я-то мылась вчера, перед тем как лечь спать, а вот обладатель данного тела, похоже, считал что мыться – лишняя трата времени. Голова ужасно чесалась. Почесавшись в очередной раз, я посмотрела на ладонь, разглядев копошащегося мелкого паразита, я даже не удивилась.
Снять с себя «одежду» оказалось не так-то просто, но повозившись, некоторое время мне это удалось. Было странно рассматривать себя, и видеть совсем не то, что привыкла. Крепкие руки и широкие плечи, хорошо развитая мускулатура и множество шрамов по всему телу давали понять что за жизнь вел этот человек. Краснея и жутко смущаясь, я прикоснулась к тому, что было чуть ниже пояса. То ли от прикосновения, то ли от смущения кровь хлынула туда и я почувствовала как быстро эта штука начала увеличиваться. Я сразу отошла от зеркала и закрыла лицо руками. Пульсация крови чувствовалась с невероятной силой, я все никак не могла успокоиться.
Осень уже полностью вступила в свои права, и было достаточно холодно. Схватив лежащую на полу одежду, я начала поспешно напяливать ее на себя. Стараясь не обращать внимания на то что происходило с этим «не моим органом» я сосредоточенно одевалась. Холодный утренний воздух помог успокоиться, вот только теперь меня била мелкая дрожь. Натянув на себя тяжелые ботинки, я медленно направилась в свою комнату. Странно, раньше для меня такая тяжесть на ногах создавала бы ужасный дискомфорт, однако сейчас я совершенно не чувствовала веса этих громадин.
Несмотря на отвращение, забравшись под те лохмотья, которые были жалкой пародией на одеяло, чтобы хоть как-то согреться. Я закрыла глаза. «За что мне это все, что я сделала плохого?!» думала я, закусив губу, комок подступил к горлу, раньше я бы уже рыдала, но тот человек которым я стала, похоже, просто не умел этого делать. Скупая слезинка все-таки скатилась по моей щеке. Незаметно для себя я заснула.
Почувствовав теплое, мягкое прикосновение осеннего солнца на своем лице, я проснулась. Лежа с закрытыми глазами, я надеялась, что ночью мне просто приснился кошмар, но надежда на это таяла с каждой секундой. Легкий ветерок, которого просто не могло быть в моей комнатке, доносил до моего обоняния те самые неприятные запахи, что витали здесь ночью. В том самом сне, который грозил сейчас оказаться горькой явью. Распахнув глаза, передо мной предстала кривая усмешка трещины на потолке, теперь сквозь нее можно было разглядеть комнату четвертого этажа. Так же уныло свисали обрывки посеревших обоев. Несмотря на неприятный запах, очень хотелось есть и пить. Поднявшись с постели, и пошарив по комнате, я обнаружила небольшой поломанный холодильник, в котором стояли две пятилитровые пластиковые бутылки с водой. Вдоволь напившись я направилась к выходу. Несмотря на голод, я так и не рискнула притронуться к тому, что лежало на верхней полке холодильника. Несколько кусочков чего-то, отдаленно напоминающего вяленое мясо, не внушающие никакого доверия.
Выбравшись из дома я бродила по моему небольшому городку. Всего одна улица, и несколько десятков, построенных вдоль центральной дороги, пятиэтажных домов. Это был военный городок, построенный еще во время Советского Союза. Военную часть расформировали и разворовали после распада СССР. Чистый и аккуратный городок, в котором прошло все мое детство, теперь лежал в руинах. Стекол на окнах не было, двери, если где и остались, имели жалкий вид. Растения росли на домах, вгрызаясь в камень корнями и разрушая их. Несколько домов частично обрушились, открывая взгляду некогда обитаемые комнаты.
Я обошла городок несколько раз, так никого и не повстречав. Видела несколько белок на деревьях, хотя раньше в наших краях не водилось белок. Однажды мне показалось, что я заметила довольно крупную собаку, которая скрылась из виду, не дав возможности ее рассмотреть. Походив по местным магазинам, я не нашла ничего полезного или съедобного – похоже, тут уже побывали до меня, и тщательно все обыскали. Выбираясь из очередного магазина, я услышала странный звук, донесшийся откуда-то издалека. Он мне показался до боли знакомым, но я так и не смогла вспомнить, где я его раньше слышала. Мои мысли были заняты другим, и я не придала этому большого значения. Забравшись в один из соседних домов и обыскав несколько квартир, я быстро поняла, что это бессмысленное занятие – ничего полезного там не было. Однако я не могла просто сидеть и ничего не делать, потому продолжала свои поиски пока не начало темнеть.
Вернувшись в свою комнатку, я обнаружила что за время моего отсутствия здесь похозяйничали какие-то животные. На холодильнике виднелись свежие следы от чьих-то маленьких коготков. Лохмотья, которыми была застелена моя кровать валялись неподалеку, а на кровати кажется, кто-то устроил небольшую потасовку, еще я нашла на ней несколько клочков рыжеватой шерсти. Преодолевая отвращение, я медленно жевала те куски мяса из холодильника, запивая водой. После моей небольшой трапезы я забралась в постель. Натягивая на себя одеяло, я вспоминала о прошедшем дне и думала о том, что делать дальше. «Без еды и воды мне долго не протянуть, а ведь еды больше нет, да и воды хватит только на первое время». Мне стало по-настоящему страшно – что если кроме меня, людей больше нет? Снова захотелось заплакать, однако вместо этого в памяти вдруг возник тот странный звук, который я услышала днем.
Засыпала я с улыбкой на лице, ведь я вспомнила, что это был за звук и где я его раньше слышала. Мысли табунами носились в моей голове, но я заставила себя заснуть, завтра мне предстояло небольшое путешествие. Но к нему еще предстояло подготовиться, а для этого нужно выспаться. «Как же неудобно пользоваться этой штукой» мелькнула запоздалая мысль. Память, насмехаясь, оживила мои сегодняшние похождения, а именно то как я пыталась сходить в туалет. Я краснела каждый раз когда приходилось к нему прикасаться. И даже то, что удержать его, так чтобы не обмочить себя было крайне непросто, еще не было самым страшным. Самым страшным было то, что он сразу начинал «включаться», а после этого, уже невозможно было сделать ничего. После второй неудачной попытки я решила, что делать это на корточках будет гораздо проще и удобнее.
Поднявшись с первыми лучами солнца, я принялась обыскивать комнату. Это, конечно, следовало сделать в первую очередь, но мыслить рационально было не так-то просто в сложившихся обстоятельствах. Разворошив кучу мусора, в углу я нашла вместительный рюкзак, серого цвета. В отстегивающемся кармашке оказался небольшой перочинный ножик, половина свечки и даже коробок спичек. Коробок был запечатан в пакетик, так чтобы влага не могла до него добраться. Порывшись еще немного, я обнаружила в чреве рюкзака аккуратно смотанную веревку, пол сантиметра в диаметре с металлической «кошкой» на конце. Там были еще какие-то металлические приспособления, но их предназначение так и осталось для меня тайной. Поместив в рюкзак один из пятилитровых бутылей с водой, я выбросила из него все непонятные приспособления. Нацепив свою находку себе на плечи, я еще раз осмотрела свою комнату. «Возможно, я больше никогда сюда не вернусь, а ведь здесь прошло все мое детство…» сердце предательски защемило.
Задерживаться здесь больше смысла не было, так что я поспешила покинуть этот умерший городок. Дорога здесь была выложена железобетонными плитами. Городок-то был всего лишь микрорайоном, присоединенным к воинской части, а значит, и дороги должны были выдерживать вес тяжелой боевой техники. Однако природа и здесь показала свою силу. Из щелей и стыков между плитами торчали зеленые островки травы, по обочинам уже росла не только трава. Кое-где торчали еще зеленые кусты, даже деревья встречались, слегка приподнимая конями многотонные каменные блоки. Вдоль дороги, сколько себя помнила, были реденько высажены деревья, их постоянно подрезали электрики, чтобы не задевали провода ветками. Теперь деревья, широко раскинув ветви-руки, скрывали от моего взора плодородные поля, на которых обычно высаживали пшеницу или подсолнух, или еще какую сельскохозяйственную культуру. Проводов, также как и столбов видно не было. Лишь изредка встречались небольшие кучки светлого камня, напоминавших об их существовании. Я неспешно брела по дороге, и заметив небольшой просвет между деревьев, свернула с дороги чтобы взглянуть как же обстояли дела с полями теперь. Вместо вспаханного по осени поля, передо мной предстала равнина, поросшая густой травой, в некоторых местах торчали кривые деревья, и небольшие кусты. И никаких следов пребывания человека. Вернувшись на мощеный тракт, я продолжила свой путь, идти предстояло не так уж долго, но мешкать все равно не стоило.
Дважды за время моего небольшого путешествия мне повезло встретить плодовые деревья. Яблоню, я чуть было не прошла мимо, поглощенная своими мыслями. Плоды на ней были маленькими, желтыми, так что не сразу заметишь, среди осенних, играющих разными красками листьев. Зато потом я внимательно всматривалась в деревья, которые росли по обеим сторонам дороги, и разглядела за высокой Акацией, небольшой Орех. Солнца ему почти не доставалось, потому он раскинул свои ветви с крупными листьями как можно шире. Набрав в рюкзак еще и орехов, перекусив, в хорошем расположении духа я вышла к месту своего назначения.
Высокая насыпь выныривала из-за деревьев и, прижавшись к дороге, располагаясь дальше параллельно ей. Из нее торчали огромные столбы, державшие на себе вес множества проводов. Как же сильно я обрадовалась, когда выбралась на самый верх и обнаружила блестящие чистые рельсы. Именно звук проезжающего поезда я услышала вчера, и лелеяла надежду, что не ошиблась. Судя по всему, поезда здесь ходят если не часто, то регулярно. Я нашла длинный прямой отрезок пути, где я смогла бы разглядеть едущий состав издалека. Выбрав место помягче, на одном из склонов я развалилась, выковыривая из зубов остатки застрявшей кожуры от яблок травинкой. «Как же не хватает зубной щетки и пасты! А еще ванной, чтобы отмокнуть, отмыть въевшуюся грязь… и шампунь, да! Это было бы божественно...» я зажмурилась, представляя как принимаю ванну. Замечтавшись, я и не заметила, как меня сморил сон.
Пробуждение было неприятно шумным. Мимо неспешно проплывали груженые вагоны, покрытые грязью и пылью, голова поезда уже скрылась из виду, так что догнать ее не было никакой возможности. «Дура! Как можно было проспать!? Когда теперь следующего ждать?» ругала я себя, закусив до крови губу. Последний вагон, прокатился мимо, равномерно стуча колесами. «Ну уж нет, у меня билетик именно на этот поезд!». Рванув за ним изо всех сил я медленно нагоняла его. Тяжеленые ботинки на ногах, еще и рюкзак за спиной, я бы, наверное, даже ходить нормально не смогла с таким грузом. Однако это было в той, другой жизни, где я была хрупкой маленькой девочкой. Сердце гулко стучало в груди, дыхание с шумом вырывалось сквозь стиснутые зубы. Мышцы работали как какие-то механизмы, не зная усталости. Я вошла в раж, и сделав еще один рывок оказалась на расстоянии вытянутой руки от металлической конструкции вагона. Но ухватиться за него не получалось – скорость, тряска, к тому же, я еще не полностью освоилась с этими длинными ручищами. «Ладно, если не получается так, сделаем по-другому!» мелькнула мысль и собрав все силы я прыгнула вперед схватившись обеими руками за межвагонное соединение. Резкая боль пронзила правую ногу. Похоже, когда прыгнула, за что-то зацепилась. Не обращая на это внимания, я взобралась на более-менее удобную площадку. О том чтобы попытаться по вагонам добраться до головы поезда теперь не могло быть и речи. Но я все равно была довольна. «Лучше плохо ехать, чем хорошо идти» вспомнилась поговорка.
Постукивая колесами, поезд ехал уже часа три-четыре. Боль постепенно стихала, а вокруг постепенно начали меняться пейзажи. Начали встречаться обработанные поля, однажды я даже трактор заметила. Он тащил за собой замысловатый плуг, вспахивая поле. «Цивилизация, люди, ура! Первым делом попрошусь в душ. А потом пусть объясняют, какого черта здесь происходит…». Еще через час-полтора поезд въехал в большой город. Справа и слева торчали высотки. Солнце, к этому времени уже склонилось к горизонту. Странно, но людей на улицах почти не было. Правда и улиц мне почти не было видно – большую часть пути по городу поезд ехал вдали от оживленных районов. Частенько встречались промежутки пути, где с обеих сторон город был скрыт от моего взора трехметровым бетонным забором.
Но вот уже слышится скрип тормозов, и останавливаясь, между двумя другими составами мой транспорт в последний раз качнувшись, замер. С трудом спрыгнув на твердую землю, слегка прихрамывая, я побрела прочь. Мышцы затекли, а еще я окончательно промерзла, и мне необходимо было двигаться, чтобы хоть как-то согреться…


Всего планируется две, максимум три части этого рассказа.
Для тех, кто читал начатую мной ранее книгу, могу вас заверить, в скором времени начну писать продолжение. А этот рассказ пишу для разогрева, ибо уже давно ничего не писал.
Буду рад видеть ваши комментарии и критику.
Все персонажи вымышленные и всякое сходство с реальными людьми – совпадение.
Во время написания, сего, никто не пострадал.
За ошибки, извините. J
Здесь мы собираем самые интересные картинки, арты, комиксы, мемасики по теме (+11 постов - )