Москва 1771
Появление чумы в России стало следствием последовательной активизации реликтовых очагов в Северном Причерноморье, Русской равнины и Малороссии. Активизация очагов происходила в направлении с юга на северо-восток, создавая иллюзию того, что чума заносилась из других из районов. В Киеве очаги чумы были обнаружены в августе 1770 года и носили характер домовой эпидемии. Официально считается, что первым разносчиком чумы был купец, прибывший из Польши, в результате его прибытия в Киев умерла его семья и соседи. После осмотра дома было заявлено, что люди погибли от «гнилой горячки с пятнами», посему никаких санитарных мер принято не было и дело отложили в дальний ящик, но в сентябре «чёрная смерть» охватила Подол и среди людей началась паника. Люди бежали из Киева в Днепр, унося чуму вместе с собой. Тем временем мор на Подоле усиливались с каждым днём и власти начали заколачивать зачумленные дома, а больных изолировать в карантинных зонах, охраняемых солдатами.
Во второй декаде ноября 1770 года количество больных в городе стало уменьшаться. В декабре болезнь закончилась в Киеве, а в феврале 1771 – на Подоле. Однако в середине марта в Печерском районе чума вновь начала фигурировать в сходках. Оказалось, что солдаты, направленные следить за контролем в Подоле, грабили чумные дома и увозили вещи чумных больных к себе на родину. К тому же, Лерхе считает, что Войекон причастен к распространению чумы и её попаданию на территорию России, он выдавал пропускные свидетельства всем, даже больным чумой.
Первые случаи чумы в Москве датируются концом августа - началом сентября 1770 года. Именно в этот период среди крыс начинается нарастание численности и, соответственно, блох, которых они переносят на огромные территории. В начале своего пути «чёрная смерть» носила носила лёгкий характер – увеличение паховых лимфатических узлов, которые не гноились и не причиняли неудобств больному. Вследствие чего многие даже не подозревали, что распространяют чуму и не обращались к врачам. Плюс ко всему в 1770 году в Москве большое количество населения болело сыпным тифом или малярией, что также усложняло выявление чумы. Все эти факторы и некоторая инфантильность по отношению к мерам предосторожности привели к тому, что чума мутировала в бубонный и септический тип.
Схема «движения» эпидемии чумы 1770—1773 гг. по России.
Первым диагностировал чуму 21 декабря 1770 года главный доктор Афанасий Шафонский. В тот же день он сообщил об этом Московскому штадт-физику Риндеру. Проведя осмотр больных и умерших, Риндер никакого решения не принял, а Шафонский, оставшийся недовольный халатностью Риндера, на следующий день созвал совет врачей. В ходе которого все врачи постановили, что «появившаяся в госпитале на Введенских горах, болезнь должна почитаться за моровую язву, для прекращения которой всю госпиталь от сообщения с городом надлежит отделить».
О чуме уведомили генерал-фельдмаршала Салтыкова, который в течение месяца организовал сеть застав вокруг Москвы. Принял ряд предупредительных мер, в число которых входило: недопущение въезда купцов из Киева и Польши в Москву без выдержания шестинедельного карантина, запрет на ввоз льна, ниток, хлопка, шёлка и мехов гражданами, всё это изымалось и сжигалось, в губерниях организовывались таможни и карантинные дома с необходимым штатом. Однако Салтыков опоздал, мор уже был в Москве, а кордоны могли лишь остановить её выход за пределы Москвы.
Большой суконный двор в Москве.
Чума вспыхнула на Большом суконном дворе, у Каменного моста. Работающие на фабрике докладывали, что «люди часто умирают, а иногда и в ночное время погребаются». После посещения фабрики врачом Ягельским и его поручиком было выяснено, что «на суконной фабрике открылась опасная болезнь». В ходе обследования фабрики было установлено, что с январь по март на фабрике погибло 113 человек, обычно на 3-4-й день после заболевания. В ходе расспросов было зафиксировано, что «они померли горячкою гнилою с пятнами и карбункулами». Также на фабрике находились 16 больных с бубонами и сыпью. В заключение Ягельский предположил, что «болезнь занесена на территорию фабрики с тех пор, как в общежитии проживала работница с «опухолью под горлом», которая умерла через 5 дней после приезда, вслед за ней умерли и её родственники, и близкие друзья».
Решением совета московских врачей было принято ряд мер. Суконный двор был закрыт, здоровые работники вывезены в пустующие фабрики купца Ситникова и Балашова. Больных вывозили за пределы Москвы, в Угрешский монастырь. Однако данные меры запоздали, поскольку после первой проверки гражданином Ягельским часть рабочих бежала в город. Кроме того, Суконный двор не был окружён караулом, что давало людям спокойно выходить и входить на территорию фабрики. Даже если бы власти учли все эти нюансы, то чумы было бы не избежать, поскольку с наступлением весны подвальные крысы активизировались и начали разносить блох по столице.
После того, как количество больных начало переходить на двузначные числа. Власти приняли очередные предупредительные меры. Во-первых, Москву «заперли». Во-вторых, на расстоянии в ~30 км (30 вёрст) от Москвы устанавливалась карантинная зона. В-третьих, обозы с едой останавливались в 7 верстах от города и продавали свои товары там, а надсмотрщики не давали покупателям соприкасаться с продавцами. В-четвёртых, в 100 километрах от Москвы устанавливались заставы, чтобы чума не попала в Петербург.
В апреле Москва была разделена на 14 частей, во главе каждой был поставлен смотритель и несколько врачей. Обязанности смотрителя сводились к контролю заболевавших и умерших, к осмотру больных и возможному лечению, и к доставке больных в Угрешскую монастырь. Также смотритель был обязан изолировать всех жильцов, в доме которых был найден больной чумой, дезинфицировать помещения и оцеплять районы полицейским караулом, дабы больные побеги не совершали. И, конечно, смотритель был обязан вести статистику заболевших и умерших ежедневно. По такой статистике можно узнать, что за апрель умерло 774 человека, по 25-47 человек ежедневно, однако числа не имеют с действительностью никакой связи.
К концу мая власти начали питаться иллюзиями и рапортовали в Питер, что «опасность в Москве и миновала, и стала большею часть прекращаться». Новых больных в Симонов и Данилов монастырь не поступало, но в трупы умерших от «опасной болезни» находили в Москве ежедневно. Не вяжется что-то. За май, по официальным данным, количество умерших достигло 850 человек, больше, чем в апреле. Не вяжется что-то номер два. Тем не менее, власти продолжали писать императрице, что болезнь отступила и что в Москве всё благополучно, «не надо слушать эту Европу, не было у нас никакой чумы».
В июне власти решили сократить карантинные сроки на половину, ликвидировать часть застав на пути в Москву, а врачей, находящихся в Симоновом и Даниловом монастырях, отпустить по домам. Также генерал Брюс предложил в совете две гениальные идеи. Первая заключалась в том, чтобы все заставы на пути к Петербургу убрать. Вторая заключалась в том, чтобы открыть Суконный двор, и пропускать товары, изготовленные на этой фабрике, в Петербург. Одобрив эти идеи, совет и власти успокоились и решили, что чума ушла и пора заниматься привычными делами. Хотя по официальным данным смертность в Москве продолжала расти, в сутки умирало от 40 до 70 человек, всего в июне погибло 1100 человек.
В июле для московских властей наступил «момент истины». За счёт крыс в Москве начали активизироваться новые домашние очаги чумы. Тёплая погода способствовала развитию блох на телах крыс и к середине июля в Москве начали вымирать целыми домами в Преображенской, Семеновской и Покровской слободах. С 17 июля было решено вывозить больных в «особый дом» в Троицком-Голенищеве, поскольку Симонов монастырь уже был переполнен. А между тем, снова по официальным данным, число умерших в сутки перевалило за 100 человек, хотя власти считали, что болезнь ушла.
В августе «явное моровой язвы свирепствование... побудило почти всех знатных и должностями не обязанных людей из Москвы в разные деревни и места выезжать. При таких выездах многих обывателей служители, будучи или сами заражены, или имея с собою зараженные вещи, привозили купно с собою, как в проезжающие, так и в собственные свои селения заразу». Таким образом, чума попала во многие российские губернии. Например, в Воронежскую, Архангельскую, Казанскую и Тульскую. В самой Москве, опять по официальным данным, в день заражалось по 500 человек и умирало по 400, это не учитывая, что многие больные бежали из города в леса и там умирали.
Примерный вид мортусов.
«Ежедневно умирали сотни людей. Сначала на каждой улице было несколько больных, потом они появились в каждом доме, и, наконец, были уже целые выморочные дома, заколоченные досками». В августе количество умерших достигало невероятных масштабов. Гробов стало не хватать, людей хоронили в ящиках, но в скором времени этим заниматься стало некому, и умерших вывозили на телегах по несколько человек и хоронили в братских могилах. В сопровождении таких телег всегда ходили «мортусы» в своих мрачных и ужасных одеждах. На улицах денно и нощно горели костры из навоза или можжевельника, распространяя смрад по всему городу. В течение августе, по официальным данным, умерло 7270 человек, примерно по 250 человек в день.
В городе царила паника. Лерхе описал состояние Москвы в это время: «Невозможно описать ужасное состояние, в котором находилась Москва. Каждый день на всех улицах можно было видеть больных и мертвых, которых вывозили. Многие трупы лежали на улицах: люди либо падали мертвыми, либо умерших выбрасывали из домов. У полиции не хватало ни людей, ни транспорта для вывоза больных и умерших, так что нередко мёртвые по 3—4 дня лежали в домах». В конце августа народные массы начали качаться и устраивать локальные вспышки ненависти, устраивая нападения на врачей и патрульных. Так, например, на Шафонского в Лефортово напала толпа и чуть не забила его камнями, если бы не помощь солдат. Выбрасывание трупов на улицы, утаивание больных и нападения на бессильных врачей привели к тому, что в сентябре чума приняла бубонный и септический характер и город превратился в «чумное побоище».
Сентябрь начался с усиления контроля над священниками. Московский архиепископ Амвросий обязал священников соблюдать осторожность треб: исповедать прихожан через окно, не прикасаться к больным, не совершать миропомазания и острижения, а мёртвых хоронить, не внося в церковь. А «чёрная мара» тем временем достигла кульминации – в день умирало до 800 человек, по официальным данным. 15 сентября по набатному колоколу в Москве начался бунт. Архиепископ Амвросий считал, что скопление толп молящихся у Варварских ворот было бесполезным и больше вредило верующим, сначала он приказал снять икону Богоматери, затем он закрыл ящик для подношений, а деньги из ящика он приказал перенести в более сохранное место. Когда у народа отнимают веру в то, что бог поможет излечиться от чумы, то не грех снимающим икону дать тумаков и отогнать их от неё, что и было сделано толпой. По Москве гудели колокола, набат собирал толпы, которых направляли в Чудов монастырь и Кремль.
Убийство того самого.
В первый день поиски Амвросия были неудачными, но были удачными поиски вина, которое нашли в погребах Чудова монастыря. Прилично накидавшись, толпа пошла искать главного «беса» по всем монастырям. На второй день архиепископ Амвросий был найден в Донском монастыре, где его и забили до смерти ногами, причитая «Ты ли послал грабить Богородицу? Ты ли велел не хоронить покойников у церквей? Ты ли присудил забирать в карантины?». Затем толпа направилась разносить другие монастыри и больницы, выпуская из лап «бесов» больных, а самих «бесов» убивали.
К вечеру 17 сентября Еронкин собрал отряд солдат и принялся успокаивать бунтовщиков на Красной площади. Сначала словами и холостыми пулями, а когда бунтовщики отказали Еропкину, то солдаты открыли огонь по толпе, убив 1000 человек и многих ранив. Именно по ранам и ловили бунтовщиков в больницах и в переулках. После подавления бунта в город вернулся Салтыков, Еронкин получил 20 тысяч рублей и медаль Андрея Первозванного, а Екатерина II ввела цензуру на письма, отправляемые из Москвы, с целью пресечь распространение информации о бунте за границу. А 21 сентября Екатерина II отправила в Москву графа Орлова, который и должен был исправить отчаянное положение москвичей. Прибыв в Москву, граф Орлов созвал комиссию по чумным делам, где выдвинул ряд вопросов о причинах распространения и пресечения чумы.
Список вопросов:
1) Является ли умножившаяся в Москве болезнь моровой язвой?
2) Чрез воздух ли ею люди заражаются или от прикосновения с зараженными?
3) Какие суть средства надлежащие к предохранению от оной?
4) Есть ли и какие способы к уврачеванию зараженных?
Цитатами приведу ряд интересных ответов на первые три вопроса.
Лекарь Самойлович высказывался за чистоту в домах и частое обмывание всего тела холодною водою или, кто может, уксусом. Кроме того, он считал полезным «открытый воздух, пищу кислую, как можно из земляных овощей, а меньше всего употребление мяса».
Доктор Шафонский разделил вопрос на две части:
1) если в доме не было заразы, то никаких особых мер не требуется, только «избегать заразительные домы, людей и наипаче пожитков»;
2) если же в доме была зараза, то с самого начала заболевания больного положить в больницу и сжечь все, что он, «будучи в заразе, около себя имел»; остальным же жильцам этого дома Шафонский рекомендовал, «оставив на несколько недель зараженный покой, окуриваться довольно и стараться выпотеть и после обмыть все тело».
Доктор Ягелъский считал наиболее важным санитарное просвещение: «Чрез попов жителям ясно и точно объявить существо болезни и от чего она происходит». Кроме того, он советовал «чистоту и употребление капель, называемых спиртус нутридульцис, ибо сие лекарство очень сию болезнь предохраняет».
Ответ на четвёртый вопрос вызывает значительное любопытство, поскольку в нём содержатся все знания о борьбе с чумой на момент конца XVIII
В начале заболевания лекари рекомендовали потогонное лечение, то есть стараться потеть как можно сильнее, устроив обильное питьё горячей воды с уксусом или травами ромашки, например, а после питья укутаться в одеяло и обильно потеть. Если же у больного, кроме тошноты и головной боли, отмечались рвотные позывы, то ему рекомендовалось пить рвотные средства или палец в рот засунуть, чтоб «процесс сия ускорить». Однако, если у больного продолжается жар и слабость, то больной обязан пить холодную воду с уксусом или кислый квас, и «привязать к голове ржаного хлеба с уксусом или кислым квасом». К карбункулам врачи рекомендовали прикладывать чистый дёготь с калачом, а после отторжения фурункула (чирья?) чёрных участков накладывать одну патоку, намазывая её на тряпку. При выявлении бубонов надо прикладывать к ним лепёшки из муки и печёного лука, чтобы те скорее порвались. «А как прорвется, то прикладывать к ране до излечения одну лепешку из муки и патоки без луку».
Также врачи рекомендовали Орлову увеличить число больниц и карантинов. Врачи требовали, чтобы за работниками в карантинных зонах ввёлся строгий контроль, «дабы заразу не распространяли». Вдобавок Орлов приступил к созданию двух новых органов по контролю за больными чумой. 11 октября издан указ «об учреждении двух комиссий для прекращения моровой язвы» - Комиссия исполнительная и Комиссия для предохранения и врачевания от моровой заразительной язвы.
Обязанности исполнительной комиссий были судебными и административными. Комиссия была обязана соблюдать точное исполнение всех приказов комиссии для предохранения и врачевания от моровой заразительной язвы. В состав исполнительной комиссии входило три чиновника во главе с Волковым.
Обязанности комиссии по предохранению и врачеванию моровой заразительной язвы были слегка обширными. Члены комиссии должны были найти лекарство от чумы, во-первых. Во-вторых, члены комиссии должны пресечь дальнейшее распространение чумы по городу и стране. В-третьих, вести учёт заболевших и умерших в течение дня и/или месяца. В распоряжении комиссии все врачи и медицинские работники, госпитали и карантинные зоны. Были приняты меры по уточнению числа больных и умерших. Для этого Москву разделили на 27 участков, во главе каждого участка стоял частный смотритель. В ежедневных рапортах смотритель был обязан описывать симптоматику, имена, адреса и количество больных и умерших.
Орловым были приняты меры по оказанию помощи нищим. В целях борьбы с недостатком пропитания среди бедноты было решено углубить Камер-коллежский вал, проходивший вокруг Москвы. За эти работы уплачивалось: мужчинам по 15, а женщинам по 10 копеек в день. Также Орлов приказал полиции заняться бродягами, поскольку они распространяли болезнь и подергались ей больше остальных. Для этого всех бродяг помещали в Угрешский монастырь до конца эпидемии. 31 октября Екатерина II заявила, что «по принятым теперь божьей помощью мерам опасная болезнь знатно начала умаляться и чаятельно вскоре вовсе прекратится» и поэтому она считает, что присутствие Орлова в Москве больше не нужно.
Эпидемия затихает. Грызуны приобрели иммунитет к чуме. Болезнь стала протекать в легкой форме. Жителей Москвы перестают изолировать сотнями. Правительство приступает к очистке домов и вещей окуриванием. В Питере Орлов встретили с триумфом, ему выдана золотая медаль, а при въезде в Царское село воздвигнуты мраморные ворота. В течение трёх месяцев (до апреля 1772 года) количество умерших от чумы с 150 снижается до 30, а заболевших от 300 до 50. 15 ноября 1772 года было официально объявлено, что чума побеждена, поэтому пора бы в церковь сходить и богу спасибо сказать. Ах да, всего погибло 70 тысяч человек, заражено было 100 тысяч, а общее население Москвы на тот момент составляло 300 тысяч человек...
Но на этом потрясения для "России-которую-мы-потеряли" не закончились...
____________________________________
Автор - Сергей Имашев
